Иванов выматерился и полез в башню.
– Лейтенант! – прикрикнул Криворучко.
Иванов высунулся обратно.
– Ты мне брось эти еврейские штучки, – посоветовал Криворучко миролюбиво.
– Вы бы потом сказали, что я случайно задел спуск.
– Ага, сапогом… Отставить, лейтенант. Спокойнее.
Моргенштерн снова бубнил в рацию.
– Теперь жалуется, что я его ударил, – предположил Криворучко. – Чмо.
Из хвоста колонны прибежал вестовой.
– Товарищ подполковник, идите завтракать.
– Принеси сюда. Мне и лейтенанту.
– Есть.
Моргенштерн закончил общение с рацией и взялся за переводчик.
– Сообщили ли вы противнику, что войска НАТО оставляют за собой право…
– Уже два раза, – перебил Криворучко.
– Twice, – перевел лейтенант.
– And fuck you, – добавил подполковник. – Ой, блин. Само вырвалось. Я этого не говорил.
Моргенштерн впал в задумчивость.
Пришли бойцы в поварских халатах и шапочках. Через пару минут посреди дороги красовался стол, накрытый белоснежной скатертью и уставленный посудой. Принесли два стула. Иванов слез с брони.
– Что у нас сегодня? – спросил Криворучко, усаживаясь. – Опять яичница? Ладно, ладно. Лейтенант, присоединяйся.
– Русские! – крикнули из-за баррикады. – Водки хотите?
– Точно нервничает, чурка, – подполковник усмехнулся. – Ишь, заигрывает.
Некоторое время ничего не происходило. Офицеры завтракали, Моргенштерн тупо глядел на свой переводчик.
– Русские! А русские!
– Чего надо? – невнятно спросил Криворучко, жуя.
– Вы сколько тут еще будете?
– А у тебя что, намаз? Иди, мажься! Мы тут надолго. Навсегда.
– Вот же свиньи… – раздалось из-за баррикады.
Подполковник запил яичницу огромной кружкой кофе, откинулся на спинку стула и задумчиво оглядел свой живот.
– Кончится война, – сказал он, – займусь спортом. Бегать буду. Каждое утро. Ну, не каждое, но по выходным точно. По воскресеньям.
Моргенштерн вышел из прострации и снова взялся за радиопереговоры.
– А я в деревню уеду, – сообщил Иванов, доставая сигареты.
– Уволишься, что ли? Брось. Между нами, тебе следующая звездочка вот-вот капнет.
– Спасибо, конечно, но… Надоело пиндосам служить. Заведу лучше пасеку, медовуху буду гнать. Вы в гости приедете.
– Ты не пиндосам, а Родине служишь! – заявил подполковник твердо. – Как говаривал товарищ Сталин, Гитлеры приходят и уходят, а русские остаются.
– М-да… – сказал Иванов. И больше ничего не сказал.
Стояло ясное утро. Солнце все выше поднималось над Москвой. Иванов курил, пуская дым в небо. Криворучко неодобрительно щурился на торчащую из-за Кольцевой дороги бетонную иглу Останкинского минарета.
Моргенштерн издал неясный звук, пытаясь привлечь внимание.
– Что тебе? – спросил Криворучко. – Жрать охота? Увы, совсем ничего не осталось.
– В связи со сложившейся кризисной ситуацией командование дает приказ отступить для проведения консультаций и перегруппировки сил! – объявил переводчик.
– Ну и отступай, – добродушно согласился Криворучко.
Советник прицепил на пояс рацию, убрал переводчик в карман и короткими перебежками ускакал в хвост колонны, к своему «Хаммеру».
– Пиндос, – совершенно без выражения сказал подполковник.
Подумал и добавил:
– Вот ведь послал нам бог дурака. Уж и кормить его перестали, вторую неделю сухпаем давится, а все никак не поумнеет.
Подошли бойцы, начали собирать со стола.
– Слушай приказ, – сообщил подполковник, ни на кого не глядя. – С этой минуты пиндосу кофе ни грамма. Довести всему личному составу.
– Есть.
Бойцы забрали посуду, подхватили стол и удалились.
– Эй! – крикнул подполковник вдогонку. – А узнаю, что кто-то дал пиндосу туалетной бумаги, – разжалую и посажу!
Иванов встал, потянулся, забрался на танк и сказал в люк:
– Завтракать идите.
Из машины полезли заспанные танкисты.
Иванов оглянулся на Москву, посмотрел на Криворучко.
– Ну так что? – спросил он. – Развернем лагерь прямо здесь?
Криворучко закинул ногу на ногу, почесал серую щетину на подбородке и произнес:
– …И назовут это позже «Стояние на реке Москве». Ты готов войти в историю, лейтенант?
– Вляпаться в историю не готов, – быстро ответил Иванов. – А войти – всегда пожалуйста.
Подполковник встал и принялся расхаживать туда-сюда поперек шоссе.
– Русские! – позвали из-за баррикады. – Ну чего вы тут застряли? Почему не отступаете?
Криворучко покосился на лейтенанта.
– Пиндос настучал, – сказал тот. – Зуб даю.
Подполковник заложил руки за спину и хмуро уставился на баррикаду.
– Водки подарим ящик! – крикнули оттуда. – На посошок!
Подполковник щелкнул пальцами. Лейтенант быстро протянул ему мегафон.
– Ну два ящика! – надрывались за баррикадой. – Больше нету, мамой клянусь!
Криворучко задумчиво покачивал мегафоном.
– Два с половиной ящика! Больше точно нету! Только уезжайте уже, Христа ради!
Иванов на башне обидно захохотал.
– Чего-то не нравится мне «Стояние на реке Москве», – сказал подполковник. – Не звучит. И скучно будет смотреться в учебниках. Детям неинтересно такое читать.
– Московская битва? – предположил Иванов.
Криворучко поднял мегафон, направил раструб к баррикаде и рявкнул:
– Эй, чурка! Фамилия!!!
– Два с половиной ящика!.. Бригадный генерал Хухуев!
Криворучко опустил мегафон.
– Спасибо, чурка, – сказал он тихонько. Вернул мегафон Иванову и в ответ на его недоуменный взгляд объяснил: – Не бывает таких исторических сражений, чтобы полководец не знал имени своего врага.
Иванов согласно кивнул и сунул мегафон в башенный люк.
Подбежал вестовой.
– Товарищ подполковник! Там пиндос волнуется. Спрашивает, когда поедем.
– Не поедем, – отрезал Криворучко. – Иди скажи начальнику штаба, что после завтрака я назначил войну с чурками. Пусть готовит приказ. Да, особо отметь – пиндосу об этом знать необязательно.
– Есть! – вестовой просиял лицом и убежал с такой скоростью, что над асфальтом поднялась пыль.
