и стал писать заявление в детский сад.
Детский сад — это была моя мечта. Туда уже ходили мои товарищи и ели там морковные котлеты, а я дома такие вещи не едал. Но, оказывается, поступить в детский сад было не так-то легко. Мама сказала, что ей надо основательно похлопотать. И я решил ей помогать: становился лицом к стенке и бил в нее ладошами.
Вскоре мама сказала, что все уже улажено и теперь только осталось написать заявление. И вот тут- то я понял, что ждать маму не стоит. Я нашел красный карандаш, оторвал кусок газеты и пошел в свой уголок. Там я помахал руками, поговорил сам с собой, как папа, а затем нарисовал на газете дом с трубой и дымом, витиеватую дорожку и себя, идущего по дорожке в детский сад.
Наутро я отправился в детский сад, который находился в нашем дворе, и дал директору прочесть мое заявление.
Так меня приняли в младшую группу.
Вечером старик Федосеич похлопал меня по плечу и ухмыльнулся:
— Молодчага, парень! Видал я твое произведение, видал. Очень остроумное!..
С этого дня я, сидя над любым куском газеты или чистой бумаги, пытался «писать» обо всем. И как мы в детском саду играли в мяч, и как мы ходили на улицу, и как у моего приятеля Игоря на щеке вздулся флюс.
Когда мои рисованные рассказы попали к Федосеичу, он прочитал их внимательно, исправил ошибку (вместо одной закорючки поставил две), а затем сказал:
— Что же ты, постреленок, молчал? Говорил «продавцом буду», а сам куда метишь, а? — И он весело рассмеялся. — Только, чур, договоримся: когда вырастешь большой, обо мне первый рассказ, ладно?
…Я сдержал свое слово.
Когда я учился в четвертом классе, дедушка умер у меня на глазах от разрыва сердца, и я, потрясенный, написал об этом. В рассказе, помнится, я предлагал, чтобы все люди вместе построили такому чудесному человеку, как дедушка, большой-большой памятник. И обязательно бы оживили дедушку. Он был очень и очень хороший человек!
Как утонул Гога
В городском пионерском лагере Гога Чулюкин все время выхвалялся перед девочками: то спрыгнет с высокого каменного забора, то пробежит по улице в трусиках за поливальной машиной, то нарисует химическим карандашом морской якорь у себя на груди.
Над ним сначала все смеялись, а потом перестали.
Когда ребята купались в реке, Гога спас маленького Ромку Шпагина. Тот закричал: «Тону-у!» — и скрылся под волнами, а Гога вытащил его за волосы.
Про этот поступок совет отряда написал в «Пионерскую правду».
А потом Гога опять спас на реке семилетнего Димку. И все подумали: «Вот настоящий герой!»
Но вот в совет отряда пришел маленький Вася Скворцов и сказал, что он сегодня тонуть не хочет, потому что мама ему запретила купаться. У него ухо болит.
— Как тонуть? — закричали ребята. — Для чего тонуть?
И тут они узнали, что это Гога Чулюкин подговорил его «тонуть». И Ромку он подговорил и Димку. Вы, дескать, орите понарошку: «Тону-у!» — а я вас буду спасать. И мы будем героями.
Вот обманщик!
И ребята так постановили на совете отряда: Гоге — позор! Он — лжегерой! Нам таких пионеров не нужно!
И в «Пионерскую правду» было тут же послано опровержение.
«Счастливая» ручка
Утром перед школой Саша Чубиков бродил по дому сам не свой. Он хорошо подготовился к контрольной работе. Но вот ручка, та самая ручка, которой он всегда писал, пропала и, хоть караул кричи, никак не находилась.
Саша перевернул вверх дном всю комнату. Ему помогали в поиске и бабушка, и мама, и Стаська — младший брат, но все было безрезультатно.
— Ясно, я сегодня засыплюсь! — жалобно говорил Саша, для чего-то заглядывая в банку с огурцами. — И это ты, Стаська, виноват будешь. Кто тебя просил моей ручкой крокодилов рисовать?
— А я знал, что ока заколдованная? — хмуро отвечал Стасик. — Надо было раньше сказать.
— Не заколдованная, а счастливая! — поправил Саша. — Такую все ребята хотели бы иметь. Не успеваешь ее вытащить, как она уже сама без ошибочки контрольную пишет и задачки решает.
Стасик наморщил лоб, видно собираясь о чем-то сообщить, но, передумав, только пошевелил губами.
Конечно, это он во всем был виноват. Вчера вечером прибежал к нему рыжий Петька из Сашиного класса и, чуть не плача, стал просить Сашину ручку. Ты-де, Стаська, отдай, а я тебе за это белую мышь принесу. Только ты один меня можешь спасти, а то мне сейчас хоть с моста в речку! Или в петлю! Но только ты Сашке и никому ни слова не говори об этом! Ну, будь любезен, пожалуйста, позволь…
И Стасик пожалел Петю.
Когда Саша вышел на улицу, настроение у него улучшилось. На всех перекрестках милиционеры давали зеленый свет.
И в школе Саша писал легко и уверенно, словно шел по «зеленой улице».
Только над словом «цыпленок» пришлось подумать. Как писать: «цы» или «ци»?
Саша взглянул на Петьку, который сидел впереди, и заметил, что тот почему-то загораживает плечом свою работу.
А после того как учительница прочла слово «цыпленок», Петька стал вести себя совсем странно. Он то краснел, то бледнел, то тряс над партой какой-то предмет.
И чем ближе диктант подходил к концу, тем больше Петька волновался.
Во время проверки диктанта на Сашину парту упала записка: «SOS! Как пишется «курицын сын»?»
Саша подмигнул Петьке: дескать, не могу, учительница смотрит, и вдруг увидел у приятеля свою любимую ручку.
«Ах, вот он что прятал! — подумал Саша. — Ну, Стаська, погоди, заработаешь на орехи!»
Саша рассердился так, что готов был сейчас же вырвать у Петьки свою ручку. Но, проверив работу и не найдя в ней ни одной ошибки, он отдал ее учительнице, снова сел за парту и на тетрадном листе крупными буквами, так, чтобы прочел Петя, написал: «Дарю свою ручку! Спроси у нее!»
