дела улаживаем по почте, телефону и так далее. Но никогда до сих пор не встречались лицом к лицу.
— Большая для меня честь, — произнес Хуго Рейсс, сделав несколько шагов навстречу, — даже несмотря на прискорбно огорчительные обстоятельства…
— Весьма сомневаюсь, — прервал его Тагоми.
Немец удивленно поднял бровь.
— Простите меня, — сказал Тагоми. — Что-то мое восприятие несколько затуманилось из-за указанных вами обстоятельств. Непрочность телесной субстанции — такой можно сделать вывод.
— Это ужасно, — сказал Рейсс, качая головой. — Когда я впервые…
Тагоми снова не дал ему договорить.
— Прежде чем вы начнете свой молебен, позвольте мне сказать несколько слов.
— Конечно.
— Я лично застрелил двух ваших агентов СД, — сказал Тагоми.
— Полицейское управление Сан-Франциско вызвало меня, — начал Рейсс, обволакивая обоих зловонными клубами сигаретного дыма. — Я несколько часов провел в участке на Кэрни-стрит и в морге, а потом мне дали прочесть отчет, который ваши люди передали в следственный отдел полиции. Это, безусловно, ужасно.
Тагоми хранил молчание.
— Тем не менее, — продолжал Рейсс, — утверждение о том, что эти террористы связаны с Рейхом, ничем не подтверждается. Я лично считаю, что весь этот инцидент — какое-то сплошное безумие. Я не сомневаюсь в том, что вы поступили совершенно правильно, мистер Тагори.
— Тагоми.
— Вот вам моя рука, — произнес консул, протягивая руку. — Давайте пожмем друг другу руки в знак джентльменского соглашения больше не возвращаться к этой теме. Она недостойна нашего внимания, особенно в этот переломный период, когда любая неразумная излишняя гласность может только еще больше воспламенить умонастроение толпы во вред интересам обеих наших стран.
— Вина за это, тем не менее, так и остается на моей совести, — сказал Тагоми. — Кровь, герр Рейсс, не смывается столь же легко, как чернила.
Консула, казалось, эти слова повергли в замешательство.
— Я страстно желаю получить прощение, — продолжал Тагоми, — хотя вы и не в состоянии дать мне его. Никто не в состоянии. Я намерен с этой целью прочесть знаменитые записки древнего богослова из Массачусетса преподобного Мэси. В них много говорится, как мне сказали о людской вине, адском пламени и других подобных материях.
Консул пристально смотрел на Тагоми, быстро делая одну затяжку сигареты за другой.
— Позвольте довести до вашего сведения, что ваше государство близко к совершению еще большей подлости, чем прежде. Вам известна гексаграмма «Бездна»? Выступая как частное лицо, не как представитель японских официальных кругов, я публично заявляю: сердце сжимается от ужаса. Грядет кровавая бойня, не имеющая никакого сравнения с прошлыми. И все же даже теперь вы все свои силы тратите на достижение ничтожных эгоистических целей и удовлетворение личных амбиций. Для всех вас самое главное — взять верх над соперничающей группировкой: например, СД, не так ли? В то время как вы ставите в очень щекотливое положение герра Крауса фон Меера… — продолжать дальше он не мог. Что-то тяжелое навалилось на грудь. Как в детстве, мелькнуло в голове. Приступ удушья, когда он сердился на свою мать.
— Я страдаю, — сказал он Рейссу, уже потушившему свою сигарету, — от болезни, которая развивалась все эти долгие годы, но которая вошла в более опасную стадию в тот день, когда я, человек маленький, услышал, как бахвалятся своими безумными шальными выходками ваши вожди. И что бы вы не делали, вероятность излечения от нее равна нулю. Для вас, сэр, тоже. И если говорить языком преподобного Мэси, насколько верно я запомнил его слова: покайтесь!
Голос германского посла прозвучал хрипло.
— Вы верно запомнили. — Он поклонился и дрожащими пальцами поднес зажигалку к новой сигарете.
Из кабинета вышел Рамсэй. В руках у него была папка с документами. Тагоми, который теперь стоял молча, пытаясь восстановить дыхание, он тихо шепнул:
— Пока он здесь. Текущие дела, относящиеся к его служебным обязанностям.
Тагоми машинально взял в руки протянутые бумаги. Взглянул на них. Форма 20–50. Запрос правительства Рейха через его представителя в ТША консула фрейгерра Хуго Рейсса с репатриации уголовного преступника, находящегося в настоящее время под стражей в Управлении полиции Сан- Франциско. Еврея по имени Фрэнк Фринк, гражданина — согласно закону от июня 1960 года, имеющего обратную силу — Германии. Подлежащего взятию под стражу согласно законам Рейха и так далее. Тагоми еще раз пробежал глазами содержание запроса.
— Подпишите, сэр, — сказал Рамсэй, — сегодняшней датой. Окончание данного дела по запросу германского правительства. — Он с нескрываемой неприязнью смотрел на консула, протягивая авторучку Тагоми.
— Нет, — не согласился Тагоми и вернул форму 20–50 Рамсэю. Затем он неожиданно выхватил бумаги из рук Рамсэя и быстро написал в самом низу: «Освободить из-под стражи. Высшая торговая миссия, Сан- Франциско. На основании дополнения к военному соглашению 1947 года. Тагоми». Одну копию он вручил германскому консулу, остальные вместе с оригиналом отдал Рамсэю. — До свидания, герр Рейсс, — сказал он и поклонился.
Германский консул поклонился в ответ, едва взглянув на документ.
— Пожалуйста, в будущем все деловые взаимоотношения со мной проводите с помощью таких промежуточных технических средств, как почта, телеграф, телефон, — сказал Тагоми. — Не появляясь здесь лично.
— Вы налагаете на меня ответственность за общее положение дел, что далеко выходит за пределы моей юрисдикции.
— Дерьмо собачье, — промолвил Тагоми. — Мне с вами не о чем говорить.
— Так не ведут себя цивилизованные индивидуумы, — сказал консул. — Вы так говорите по злобе, чтобы отомстить. Там, где место простой формальности, без вовлечения личностных моментов. — Он швырнул сигарету на пол коридора, затем развернулся и быстро зашагал к лифту.
— Забирайте с собою и вашу дрянную смердящую сигарету, — бросил ему не очень громко вслед Тагоми, но консул уже зашел за угол.
— Сам ведет себя как ребенок, — сказал Тагоми, обращаясь к Рамсэю. — Вы стали свидетелем возмутительного детского поведения. — Он нетвердой походкой направился к себе в кабинет. Дышать стало нечем. Боль пронзила всю левую руку, и в то же самое время какая-то гигантская открытая ладонь сдавила и расплющила ему ребра. Он только и успел сказать «Уф». И увидел перед своими глазами не ковер на полу, а сноп взметнувшихся во все стороны красных искр.
— Помогите, мистер Рамсэй, — взмолился он. Но сам не услышал этих слов. — Пожалуйста. Он всплеснул руками, споткнулся и, падая, успел схватиться в кармане пальто за серебряный треугольник, вещицу, которую убедил его взять мистер Чилдэн. Не спасла она меня, подумал он. Не помогла. Несмотря на все мои старания.
Тело его ударилось о пол — сначала ладонями и коленями, он стал ловить ртом воздух, затем увидел ковер у своего носа. Рамсэй что-то невразумительно бормотал, стараясь сохранить самообладание.
— У меня небольшой сердечный приступ, — удалось еще сказать Тагоми.
Возле него уже суетилось несколько человек, уложившие его на кушетку в кабинете.
— Не волнуйтесь, сэр, — произнес кто-то из них.
— Сообщите жене, пожалуйста, — попросил Тагоми.
Вскоре он услышал завывание на улице сирены скорой помощи. Люди входили в кабинет и выходили, создавая вокруг него суматоху. Его укрыли одеялом, сняли галстук, расстегнули воротник рубахи.
— Мне теперь лучше, — произнес Тагоми. Лежать ему было удобно, он даже и не пытался пошевелиться. Все равно, карьере моей конец, решил он. Несомненно, генеральный консул поднимет страшнейший гвалт. Будет жаловаться на неучтивость. И, наверное, правильно сделает, если пожалуется.
