на прогулку вокруг озера. Иногда старик прихватывал с собой письма и бумаги из банка и читал их по дороге. Тогда Самуэль прикреплял на пони небольшой раскладной стул и стол, а потом они оба ждали, когда хозяин закончит свои дела.
Самуэль помнил семью, которая жила в имении до того, как старый мистер Харрисон приобрел его тридцать пять лет назад. Хозяйские сыновья проиграли фамильные деньги. Пришлось продать и дом, и поместье. Тогда-то сюда и переехали Харрисоны — немецкие банкиры из Гамбурга и Франкфурта. Ныне в доме жило три поколения: Карл Харрисон, или старый мистер Харрисон, его сестра Августа Харрисон, иначе — мисс Харрисон, сын старого мистера Харрисона мистер Фредерик Харрисон и его внучатый племянник Чарлз Харрисон, или, как его называли слуги, молодой мистер Харрисон.
Старый мистер Харрисон любил прогуливаться по тропинке вокруг озера. Там и сям на берегу попадались странные гроты и древнеримские храмы. Самуэлю эти строения казались чудными, а старый мистер Харрисон проводил иногда немало времени в их стенах, любовался статуями или читал свою корреспонденцию под присмотром какого-нибудь языческого бога.
Самуэль Паркер замечал, что старый мистер Харрисон последнее время чем-то озабочен. Вот уже несколько месяцев ему приходили письма из-за границы: из Бремена, Берлина, из Парижа, Мюнхена и Кельна. Он и сам писал много писем, устроившись за столом в храме и плотно запахнув толстый плащ, который защищал его от ветра, волновавшего гладь озера и срывавшего листья с деревьев. А еще, и это больше всего беспокоило Самуэля, старый мистер Харрисон частенько просил его отправлять письма, написанные у озера, словно не хотел, чтобы кто-то в большом доме узнал, с кем он состоит в переписке.
Похоже, этим утром на озере туман, и в нем, как в кошмарном сне, будут то возникать, то вновь растворяться огромные деревья и античные храмы, думал Самуэль Паркер. Он верил, что у озера живут духи — древнее, чем усадьба, древнее, чем деревня, чем античные храмы, а может, древнее самого христианства. Как знать, возможно, друидам или языческим богам, которые обитали здесь в давние времена, не по душе нынешнее соседство с римскими божествами?
Прошло уже дней двадцать, а то и больше, с тех пор как старый мистер Харрисон в последний раз, прихрамывая и опираясь на палку, вышел на утреннюю прогулку. Самуэль потерял счет дням. В прежние времена в хорошую погоду, когда солнце отбрасывало на поверхности озера танцующие отражения колонн и фронтонов, они, случалось, за один день дважды или трижды обходили озеро. Старый пони тоже чувствовал — что-то не так. Он печально смотрел под ноги и время от времени поднимал копыто и рыл гравий.
Даже жена Самуэля Марта, которую скрючило от болезни так, что она едва могла одолеть сотню ярдов, чтобы отнести в воскресенье цветы в церковь, тоже не могла припомнить, как давно исчез старый мистер Харрисон.
— Поди, отправился в Лондон, проведать родственников, — с тревогой в голосе говорила она, помешивая угли в очаге, но и сама в это мало верила.
— Никто из слуг в большом доме не говорил, что хозяин уехал в Лондон. Да и как бы он туда добрался? До станции сам дойти не мог, в его-то состоянии. Целых тридцать лет, когда он уезжал куда-то, я провожал старого мистера Харрисона до поезда и встречал его на станции всякий раз, когда он возвращался домой. А в этот раз я его на станцию не отвозил.
— Верно, не отвозил.
В пол-одиннадцатого, прождав полтора часа, Самуэль отвел пони в конюшню и дал ему напиться.
— Видать, он и сегодня не придет. Вот и еще день прошел, — сказал он пони.
По дороге к своему домику Самуэль Паркер в сотый раз задавался вопросом, следует ли ему рассказать кому-нибудь о пропавшем хозяине. Но — кому? Да и вряд ли старый мистер Харрисон захотел бы, чтобы он поднимал шум.
— Теперь никому нельзя доверять. — Самуэль Паркер вспомнил, как старик бормотал это себе под нос, после того как целый день разбирался с письмами у озера. — Даже собственной плоти и крови.
Шагая по Лондону на встречу с комиссаром полиции, лорд Фрэнсис Пауэрскорт испытывал странное чувство. Ждет ли его новое дело? С раннего детства, проведенного в Ирландии, его интересовали всякие загадки и тайны. Немалая часть его взрослой жизни, пока он служил в армии в Кашмире, Афганистане и в летней столице британских войск в Симле, была посвящена разгадыванию тайн и убийств, шифров и криптограмм. Ему удалось распутать серию отвратительных убийств в португальском Опорто, городе виноделов, где жертв топили в бочках с портвейном, так что потом их тела становились лиловыми от тягучего напитка, а также найти виновников многих кровавых преступлений, случившихся в Британии и Ирландии. Самым важным его делом стала разгадка тайны странной смерти принца Эдди — старший сын принца Уэльского, известный на всю страну повеса, скончался пять лет назад.
Сэр Уильям Спенс, комиссар столичной полиции, поднялся со своего места, приветствуя Пауэрскорта, входящего в его кабинет в Скотленд-Ярде.
— Лорд Пауэрскорт, как любезно с вашей стороны, что вы согласились прийти!
— Как вы знаете, сэр Уильям, я в долгу у вас и ваших офицеров за ту помощь, которую они не раз мне оказывали.
Это было правдой. При расследовании двух предыдущих дел Пауэрскорт получил неоценимую помощь от столичной полиции. В последний раз комиссар пригласил его на роскошный ужин в свой клуб, где угощал превосходнейшим красным вином и развлекал леденящими душу историями сорокалетней давности из армейской жизни на северо-западных границах империи.
— Позвольте мне прямо перейти к делу.
Усы сэра Уильяма не были столь устрашающими, как у констебля, но все же внушали уважение. «Не является ли ныне отращивание усов непременной обязанностью каждого человека в полицейской форме?» — подумалось Пауэрскорту.
— Вы, несомненно, видели газетные отчеты о теле, выловленном из Темзы.
— Такое трудно пропустить. С самого дня злополучной находки газеты только об этом и пишут.
— И в основном, конечно, все выдумки. Газетчики особенно охотно дают волю своим домыслам, когда не в состоянии сообщить читателям реальные факты, а в данном случае есть только тело. Я иногда думаю, как просто быть репортером: придумывай себе всякие небылицы, а потом подавай их публике как последние новости. — Сэр Уильям покачал головой, сокрушаясь недобросовестности репортеров. — Но позвольте мне спросить вас вот о чем, лорд Пауэрскорт. Известно ли вам, сколько человек пришли опознать труп? Сколько заявило, что найденный покойник — это давным-давно пропавший член их семьи?
— Не имею представления, сэр Уильям. — Пауэрскорт обратил внимание на то, что четыре больших карты Лондона, его северных, южных, восточных и западных районов все еще украшают стены кабинета, и отметил, что Ист-Энд по-прежнему помечен красными кружочками, обозначающими места недавних преступлений.
— На данный момент таких более ста пятидесяти. — Сэр Уильям кивнул в сторону стопки писем, торчавших из папки на его столе. — Можете себе представить? Конечно, мы скрываем эту цифру от газетчиков. Опубликуй они эти данные, и нас захлестнет поток новых заявлений. Некоторые из них вполне искренние: нам пишут семьи, где пропал отец или дедушка, и родственники хотели бы придать его тело земле. Но и в подобных случаях в этих запросах есть что-то лицемерное, словно писавшие стремятся пристойными похоронами смыть позор, которым в глазах общества их запятнал исчезнувший родственник. А другие…
Сэр Уильям запнулся и покосился на Пауэрскорта.
— Страховые обязательства? — улыбнулся Пауэрскорт. — Как правило, страховые компании требуют либо предъявить тело, либо надлежащим образом оформленное свидетельство о смерти.
— Именно, лорд Пауэрскорт. Я вижу, вы не утратили своей проницательности. Привлекательность всех этих страховок в деньгах, которые выплачиваются после кончины застрахованного. Так что теперь мы еще имеем дело и с охотниками за удачей. У нас есть одно заявление от богатой вдовушки, чей муж сбежал двадцать лет назад и оставил ей свой полис пожизненного страхования. Вдова убеждена, — сэр Уильям достал письмо из своей папки, — что труп, обнаруженный у Лондонского моста, принадлежит ее усопшему
