таким холодным, что напоминало родниковую воду. О Боже, когда это было…
— Ресторан «Джамп-старт», лучшие гамбургеры в Канзасе, чем могу помочь? — снова подошла Рут, и я опять повесил трубку.
Взяв экземпляр «Кения лайф мансли» с прикроватного столика, я стал пролистывать страницы с фотографиями знаменитостей, приезжавших в страну на сафари или с благотворительными визитами. Среди них был бывший президент США Джордж Буш-старший, сфотографированный с Ага-Ханом на открытии культурного центра в Момбасе. На снимке старый Буш выглядел почти таким, каким я запомнил его на фотографиях времен войны в Кувейте. Он держался с достоинством, но был немного смущен. Ага-Хан стоял перед ним, преисполненный уверенности в себе, с улыбкой, уютной, как старые деньги. Преданные исмаилиты привыкли высоко ценить своего лидера. Так всегда писали о них; об этом складывалось много историй и мифов. Но теперь исмаилиты изменились. Они стали другими. Скрытными. Современными. Заботились о себе, защищали свои представления о вере. У них не было мечей, их заменили портфели.
Горный старец больше не руководил ими. Его крепость в Аламуте была разрушена монголами, а последователи превратились в малочисленную религиозную секту в Персии, которую объявили вне закона. В Британии решили, что они могут быть полезны, и перевезли их в Индию во времена Раджа. Британцам всегда нравилось работать с меньшинствами, которые видели в них защиту. В Индии исмаилиты не обрели ни одного друга, кроме английской короны, и поэтому служили ей верой и правдой более сотни лет. Они расселились по империи: от джунглей Уганды до самых далеких гор на северо-западе Пакистана. Когда империя рухнула, они пошли своим путем, стали отстаивать свои интересы, в чем бы они ни заключались. Агаханы превратились в плейбоев, филантропов и проводили время с экс-президентами. Но почему адрес Фаридуна был в компьютере Абу Сейфа?
Я погасил свет и, нащупав рукой пульт, стал нажимать на кнопки, пока не нашел Си-эн-эн. На экране выступал президент Буш. «Битва началась», — объявил он.
Глава 12
По мере развития военных действий в Афганистане в телевизионных выпусках сообщалось только о крылатых ракетах и истребителях. Из Кабула пришло несколько видеорепортажей на тему «бомбы разрываются в ночном небе», их крутили снова и снова. Они выглядели так, словно их хорошенько перемонтировали. Но ничего нельзя было сказать наверняка.
Я позвонил в Канзас.
— Ресторан «Джамп-старт»…
— Рут, я хочу поговорить со своей женой.
— Это ты, Курт?
— Рут, поскорее. Пожалуйста.
— Ты слышал, война началась?
— Я слышал. Пожалуйста.
— Ты где-то там, рядом? Понимаешь, о чем я?.. А, Бетси! Бетси, это Курт. Он говорит, что…
По-видимому, Бетси вырвала трубку из руки Рут.
— Курт, ты где?
— Это очень-очень далеко от Афганистана.
— Ах, — вздохнула она, — слава Богу! У тебя все хорошо?
— Все отлично, за исключением того, что я по тебе скучаю! У вас с Мириам все нормально?
Она на секунду заколебалась.
— Да. Все замечательно. Мириам скучает по тебе. И я тоже.
— У тебя точно все хорошо? — Мне хотелось успокоить ее, да и себя тоже. — Если что-то случилось, я вернусь, не важно что.
— Нет! — Голос у нее сорвался. — Нет, нет. Не говори так, Курт.
— Я…
— Послушай меня, Курт. Я не знаю, где ты, и не знаю, чем ты занимаешься, но ты ведь должен это сделать, не так ли? — В ее голосе слились ужас и сила, гнев и любовь, и на секунду я потерял дар речи. Затем слова стали приходить сами собой.
— Это надо сделать.
— И никто больше сделать этого не может. Скажи мне это. Скажи, что никто больше не сумеет сделать то, что делаешь ты.
— Это так.
Она заговорила, но у нее перехватило дыхание. Я тоже ничего больше не мог сказать. На мгновение мне показалось, что связь оборвалась.
— Бетси?
— Я слушаю, Курт.
— Бетси, в чем дело? Ты от меня что-то скрываешь?
— Курт, послушай. Нам здесь с Мириам очень одиноко. Ты это понимаешь?
— Но у вас есть друзья, и у вас есть…
— Послушай меня. Когда тебя нет, нам очень одиноко, — сказала она. — Я хочу тебе кое-что сказать. Мне страшно. Я боюсь за тебя, за наш мир, боюсь этой войны, и следующего платежа и… я так боюсь потерять тебя. Я могу это сказать? Я смотрю телевизор, и мне становится страшно. Ты слышишь меня?
— Я не в Афганистане.
— Послушай меня! То, что ты там делаешь… чем бы это, черт побери, ни было, и где бы ты ни был… ты должен это сделать. Так? Да? И не говори мне, что ты можешь просто взять и все бросить, чтобы приехать домой только потому, что переживаешь за нас!
— Но я просто хотел…
— Ты должен закончить то, чем занят сейчас. Я говорю себе это каждое утро и каждую ночь. Это единственное утешение. Единственное!
На линии снова стало тихо, и я снова испугался, что связь оборвалась. Потом она заговорила:
— Курт?
— Да.
— Просто возвращайся к нам, — сказала она. — Когда все будет кончено, просто вернись к нам.
Глава 13
Мы летели навстречу восходящему солнцу, и утренние тени очерчивали мельчайшие подробности местности, находившейся под нами. Около Найроби все было заполнено фермами, среди которых виднелись похожие на заплатки кукурузные поля, росшая рядами агава с листьями, похожими на скрещенные штыки.
— Я думал… — Мне пришлось повысить голос, чтобы перекричать шум двигателя «сессны»… — Я думал, что увижу диких животных.
— Их здесь не много, — крикнул Фаридун. — Фермеры стараются прогнать их.
— А около лагерей?
— Шифта давно их перебили. Там, где много оружия, не может быть много животных.
— Шифта?
— Сомалийские рейдеры — воины, бандиты и браконьеры в одном лице. Сядь на место.
Я кивнул и сел назад. Не было смысла кричать.
— Не возражаешь, если я вздремну?
— Ты мой гость, — прокричал в ответ Фаридун.
Возможно, я уснул минут на десять. Неожиданно самолет резко накренился влево так сильно, что
