– Не смел? Ты не смел вернуться в собственный замок?
– Расскажи ей все подробнее, – сказал Джим и, повернувшись к Геронде, пояснил:
– Сначала проклятие тяготело над Хасаном ад-Димри, а сэр Джеффри взял это проклятие на себя. Пусть скажет, зачем он это сделал.
– Хасан предложил мне в награду дом и богатство. И я не устоял. Я всю жизнь хотел разбогатеть. Но когда я взял на себя проклятие, Хасан рассмеялся мне в лицо.
– Почему? – жестко спросил Джим.
– Хасан сказал, что, если я сбегу из Пальмиры, проклятие настигнет меня даже на краю света и не я один стану его жертвой. – Сэр Джеффри замолчал.
– Расскажи дочери все, – попросил Джим, на этот раз мягче.
Сэр Джеффри опустил глаза. На Геронду он старался не смотреть.
– Хасан предупредил: если я сбегу, проклятие падет не только на меня, но и поразит моих потомков по седьмое колено. Он сказал мне: «Подумай о своих детях, о детях твоих детей. На каждого из них, рожденного по седьмое колено, падет проклятие». – Рыцарь тяжко вздохнул и, так и не подняв глаз, продолжил рассказ:
– Я верил, что мне удастся избавиться от проклятия и перевезти в Англию большую часть полученного богатства. Надеялся, что проклятие, наложенное на мусульманина, не представляет опасности для христианина. Но я ошибся, а когда понял свою ошибку, пути назад не было. Не мог я и вернуться в Англию.
– Ты сказал, что просто не посмел вернуться, – язвительно напомнила Геронда.
– Расскажи, что за проклятие ты на себя взял, – сказал Джим. Он повернулся к Геронде:
– Ты видела Ахримана, Геронда. Он представлял реальную угрозу. Проклятие, которое последовало бы за твоим отцом в Англию, тоже могло таить реальную опасность.
– Я не боюсь никаких проклятий! – заявила Геронда, гордо подняв голову.
– Расскажи все до конца, сэр Джеффри, – устало произнес Джим. – Может быть, Геронда изменит свое суждение.
Лицо сэра Джеффри исказилось от душевной боли.
– Думаю, не стоит... – выдавил из себя рыцарь.
– Разве ты не видишь, что Геронда не понимает тебя? – воскликнул Джим. – Скажи ей, что за проклятие тяготело над тобой.
Сэр Джеффри глубоко вздохнул, выпрямился и поднял глаза на дочь:
– Я не мог подвергать тебя опасности, Геронда. Я не мог привезти в Малверн проказу.
– Проказу! – разом вскричали Брайен и сэр Ренель.
Геронда молчала. Кровь отхлынула от ее лица. В Англии, как Брайен рассказывал Байджу, прокаженных не колотили палками и не прогоняли в пустыню, как в Пальмире, но и здесь с ними не церемонились: выставляли из дома, и те бродяжничали в поисках временного пристанища и случайного подаяния, оповещая встречных о своем приближении звоном подвешенного на теле колокольчика.
В средние века проказа наводила на людей ужас, и в Англии этой болезни боялись не меньше, чем на Ближнем Востоке.
– Вот, оказывается, почему сэр Джеффри не мог возвратиться в Англию, Геронда, – мягко сказал Джим.
Геронда посмотрела на Джима, хотела что-то сказать, чуть не задохнулась, перевела взгляд на отца, соскочила с помоста и бросилась к лестнице – наверх, в свою комнату.
В наступившей тишине раздался голос Энджи:
– Я думаю, ты поладишь со своей дочерью, сэр Джеффри. Но на все нужно время. Только надо потратить его с пользой.
Последовало долгое молчание.
– Да поможет мне Бог! – наконец произнес сэр Джеффри.
Глава 31
Джим и Энджи возвращались в Маленконтри по воздуху.
– Ты уверен, что сэр Ренель остался в Малверне по своей воле? – спросила Энджи.
Джим кивнул. Должно быть, со стороны это любопытное зрелище, пронеслось в голове у Джима, пребывавшего, как и Энджи, в обличье дракона.
– Сэр Ренель поступил правильно, – сказал Джим. – Он чужой в здешних краях, и ему лучше коротать время со своим старым другом. Обстановка в Малверне изменилась к лучшему, и думаю, в доме сэра Джеффри постепенно воцарятся мир и согласие.
– Надеюсь, – сказала Энджи, поднимаясь, как и Джим, с восходящим потоком воздуха. – Нет, я даже уверена, все так и случится.
– Я тоже, – согласился Джим.
Он был счастлив и знал, что Энджи тоже счастлива. Наконец-то они вернутся домой, увидят Роберта, смогут побыть наедине.
Они с Энджи сделали все возможное, чтобы помирить Геронду с отцом. Джим мысленно содрогнулся,
