— Полагаю, да. — Джим не верил в плодотворность идеи.
— Знаешь, можно построить что-то, похожее на хлев. Ручаюсь, мы найдем настоящих вола и осла… и, конечно, Марию с Иосифом. Можно принести настоящей соломы и привести пастухов и трех волхвов.
— Я не уверен, что волхвы и пастухи явились одновременно. Но это вполне можно сделать. Хотя здесь явно не хватает действия.
— Ну и что, разве мы не можем придумать действие?
Джим заметил облачко разочарования на лице Энджи.
— Я не отбрасываю всю идею целиком, — поспешно произнес он. — Идея действительно великолепная, но вот детали… Прежде всего, сегодня Рождество, и что-то подобное придуманному тобой, должно свершиться в день Рождества, ты так не считаешь? И еще подумай, ведь это религиозная сцена, и, вероятно, лучше поговорить сначала с епископом и выяснить, нет ли у церкви каких-либо возражений.
— Откуда возьмутся возражения?
— Не знаю, но не забудь, это средневековая церковь. Никто здесь никогда не упоминал о сцене в яслях. Если они обычно этого не представляют, значит, возможны какие-то сомнения. — Энджи выглядела огорченной. — Не знаю, я просто оцениваю ситуацию, — добавил Джим. — Конечно, я не считаю, что это нельзя сделать. Я не особенно понимаю, как можно незаметно для всех привести тролля, чтобы он всех обнюхал. И как он обнаружит запах другого тролля в полном народа зале? Мне кажется, для него это чересчур сложно. Но позволь, я подумаю и об этом. Спасибо, Энджи. Это поистине прекрасная мысль. Только дай мне время обдумать детали и понять, насколько это все выполнимо. Мы же не хотим все начать, а затем, когда будет уже поздно, выяснить, что просмотрели что-то важное. Прежде всего, надо помнить, что, если мы всех огорчим, это может помешать нам получить опекунство над Робертом.
— Я не подумала об этом. Ты прав Джим. Лучше уж разберись со всем, а я пока подумаю, как нам одеться.
— Конечно, послушай, — сказал он, — ведь Рождество еще продолжается, верно?
— Рождественский вечер, — ответила она, придерживая гобелен, прикрывавший вход в соседнюю комнату. Она явно собиралась оставить Джима. — А что?
— Не знаю, что-то у меня мысли путаются. Я думал Рождество праздновали вчера. Кажется, я просто устал. Сегодня слишком много всего произошло, хватило бы на целую неделю.
Энджи оставила гобелен и вернулась в комнату:
— Что случилось?
Джим широко зевнул.
— Думаю, я не готов рассказать тебе все сейчас. Я… За дверью послышались голоса. Разговаривали громче обычного.
— Прочь, черт тебя побери! — прорычал один голос. — По какому праву ты меня расспрашиваешь?
— Миледи приказала мне сначала спросить, затем осторожно заглянуть в комнату и узнать, можно ли кого-то впускать, — возразил другой голос.
— О? Тогда спрашивай! — вскричал первый голос уже несколько тише. — Ты знаешь меня. Спрашивай же!
— Да, сэр Брайен!
Дверь отворилась, и часовой просунул в комнату бледное лицо.
— Миледи… милорд? — Бледное лицо уставилось на Джима, который не проходил мимо часового и, тем не менее, оказался в комнате. Часовой сглотнул и взял себя в руки: — Милорд, миледи, сэр Брайен испрашивает разрешения…
— Пусть войдет, — разрешила Энджи.
Вошел Брайен. Он остановился, расставив ноги. Он не был пьян, но явно выпил.
— Джеймс! — закричал он так, что Джим услышал бы и в пятидесяти футах от него. — Рад тебя видеть. Ты уже вернулся…
— Тише! — прошипела Энджи, и голос Брайена тотчас упал почти до шепота:
— Меня попросили подняться наверх, Джеймс, и узнать, есть ли известия от тебя. Спустись вниз, мы все в комнате над Большим залом. Ты просто обязан спуститься. Сегодня Рождество, а ты сидишь здесь, вдали от остальных! Анджела, я знаю, тебя держит здесь твой долг по отношению к сироте, но и тебе следовало бы прийти.
— Я приду попозже.
— Надеюсь, ты извинишь меня, если я не приду? — устало произнес Джим. — Извини меня, Брайен. Я расскажу тебе обо всем, когда у меня будет чуть больше времени и я немного отдохну, Сегодня у меня выдался трудный день, мне пришлось покрыть большое расстояние, путешествуя с помощью магии, и я… мне нужно поспать.
— В Сочельник? — удивился Брайен. — Даже если бы времени не было совсем, нельзя тратить его на сон…— Он замолчал и посмотрел на Джима. — Ты выглядишь усталым, Джеймс, — сказал он, смягчаясь. — Не беспокойся, я объясню всем, что тебе пришлось отправиться искать Каролинуса и ты нашел его и теперь возвратился и спишь. Поговорим завтра. Ты не забыл? Завтра соколиная охота. Мы отправимся маленькими группами, иначе на одну добычу придется слишком много соколов, а так в христианском мире не положено. И ты должна обязательно быть, Анджела. Соколиная охота — большое удовольствие для женщин… Но я забыл, у вас нет птицы. Надеюсь, граф одолжит вам ее.
— Не обещаю, Брайен, — живо перебила его Энджи. — Но я постараюсь быть. Позволь мне поговорить с графом самой, если мне понадобится сокол. Я могу просто ехать в общей компании.
— Боже избави! — сказал Брайен. — Все равно стоит участвовать — ветер разогнал облака, и завтра будет ясно и морозно. Ну, я оставлю вас и возвращусь к гостям, чтобы передать ваши извинения. Спокойной ночи. — Он повернулся к двери.
Глава 17
— Где я? — спросил Джим.
Он лежал на сделанном Энджи продезинфицированном матрасе, привезенном из Маленконтри, в одной из комнат, предоставленных ему графом. Насколько он мог припомнить, всю ночь он спал, как сурок, ни разу не проснувшись. Или его сон был слишком глубок, или Роберт был необычно спокоен. Он не плакал и не ворочался во сне.
Сквозь узкую бойницу, которая служила окном, лился дневной свет.
Джим открыл глаза пошире и увидел, что его одежда сложена возле матраса. Ему было тепло под покрывалом. Несмотря на открытый огонь в камине, воздух, струившийся в комнату из открытого окна, нельзя было назвать благовонным. Джим вытянул из-под покрывала обнаженную руку, затем другую и, подтянув к себе одежду, оделся, не покидая теплого гнезда, где провел ночь. Одевшись наконец, он откинул покрывало, сел и поразился, что очень хочет есть и пить, но больше пить.
Он невольно бросил взгляд на маленький столик в нескольких футах от матраса. На нем стояла одна из кожаных бутылей, которые возили привязанными к седлам. Энджи постоянно возобновляла сделанную на них надпись: «Кипяченая вода». С бутыли свисала записка, написанная рукой Энджи на дорогой бумаге, которую Джим привез из Франции, чтобы заменить накрахмаленные льняные лоскуты, которые они обычно использовали. На них писали, как правило, углем.
Джим взял со стола стакан — чистый, благодаря Энджи или натасканной ею пожилой служанке, которую они возили с собой, — наполнил водой из кожаной бутыли, опустошил, налил снова, опустошил опять, минуту размышлял и выпил еще один стакан.
Он тотчас почувствовал себя несравненно бодрее, сильнее и веселее.
Он прочел записку Энджи. Она была написана скорописью, которая делала текст нечитаемым для любого средневекового грамотея, хотя записка была на простом английском.
«Хлеб и сыр на столе. Если встанешь вовремя, может, захочешь взять коня и проехаться, чтобы присоединиться к соколиной охоте. Никто не узнает, что тебя не было с самого начала, подумают, что ты переезжал от группы к группе. Если, конечно, тебе надо появиться здесь. Я одолжила одного из соколов графа
— самца. С любовью, Энджи».
Вообще-то на охоте предпочитали самку — она была намного крупнее самца и лучше охотилась. Джим быстро проглотил хлеб и сыр и даже налил себе немного вина из кожаного кувшина, наполовину разбавив
