— Ты понимаешь, Люд, если на протез попадет инфекция, то это все. Кирдык. Каюк. Хабах.
— А-а-а…
— Ретрактор Скотта… Скальпель… Электронож… Не режет. А, нет, все нормально. Тампон, тупфер, пинцет. Сушить. Резать-вязать.
— Оганес Эдуардович, а можно вопрос? — Многоопытная операционная медсестра краснеет, аки школьница.
— Да, Люд, конечно. Что такое? Отсос.
— Пожалуйста. Скажите… А вот эта фигулинька… Она что, реально станет нормальным половым членом?
— Люд, я тебе обещаю. Ты будешь сохнуть по этому члену. Месяца через два, — с серьезным лицом отвечает Диланян и начинает отслаивать рану, проникая особым бужом в половой член.
— Доктор, спасибо вам!
— Все хорошо?
— Ага.
— Мочитесь нормально?
— Конечно!
— А с половой жизнью?
— Две любовницы! И жена глаза на все закрывает!
— Тьфу ты, — кривится Диланян. — Прости меня, господи, я с благими намерениями…
— Благими намерениями, — лукаво ухмыляется пациент, — вымощена дорога сами знаете куда.
— Знаю. Меня на том свете будут жарить долго и с упоением, — расстроено бросает Диланян. — А вы, батенька, не увлекайтесь. Не переусердствуйте. Сердчишко-то я не заменю.
— Доктор, можно к вам?
— Амвросий Аполлинариевич! Что такое?
— Да тут понимаете, такое дело…
— Что такое?
— Ну, в общем… Я тут занялся анальным сексом…
— А? Что? — Диланяна чуть инфаркт не хватил. Лицо его перекосилось от злости и отчаяния.
— Ну, в общем, у меня теперь там нарыв… — грустно закончил Амвросий Аполлинариевич.
— Сестра! Процедурную освободите, быстро! — завопил Диланян, ибо понимал, что ежели этот самый нарыв попадет на протез, то быть беде.
— Ах ты ж, чтоб твоя мама в вазу для цветов превратилась, — выругался по-армянски Диланян, взглянув на довольно большой абсцесс над половым членом в области лобка. — Ты что ж это, а, сударь, не мылся после секса?
— Да вы понимаете… — Амвросий Аполлинариевич смутился чрезвычайно. — Это все так быстро случилось…
— Новокаин, скальпель… Пинцет, тампоны, — затараторил Диланян и вскрыл абсцесс. — Обработать. Сушить. Фу-у-ух… Нормально. Дальше подкожки не пошло…
— Доктор… — Все та же многоопытная медсестра жалобно-просительно посмотрела на Диланяна. — А можно протез в действии увидеть?
— Да, конечно, можно! — без раздумий ответил Диланян и начал качать помпу.
Пациент покраснел.
— Нормально все, до протеза даже в эрекции гной не дошел.
— Доктор, можно мне выйти? Я ведь вам сейчас объективно не нужна, правда?
Широко распахнутые глаза медсестры выражали столько тоски, что Диланян без разговоров отпустил ее. В туалет, как он думал. Ну, в принципе он не сильно ошибся…
— Если вы еще раз, Амвросий Аполлинариевич, займетесь анальным сексом, я… я… Я проколю вам протез! — прошипел Диланян в лицо пациенту, выписал всякие мази-притирки-перевязки и ушел в ординаторскую.
Вход Диланяна в ординаторскую ознаменовался вдруг наступившей тишиной.
— Эй, чего это вы все замолчали? А? Люд, и почему ты убежала так резко? Потерпеть минутку не могла? — сорвал злость на медсестре Диланян.
— Оганес Эдуардович… — Больше покрасневшая до корней волос медсестра не могла вымолвить ни слова.
Остальные медсестры старательно сдерживали смех.
— Что такое?
— Помните, вы мне сказали, что я через два месяца по этому члену сохнуть буду?
— Хм… Ну, помню…
— Так вот. Я по нему не сохну. Скорее, наоборот, мокну! Вот и убежала в туалет… П… п… прокладку поменять! — под общий хохот призналась многоопытная операционная медсестра…
ФИЛОСОФИЯ
…И звонит мне эта сука. Ну, знаете, в каждом учреждении есть такая: в душе огненно-рыжая, с косым глазом, отсутствующим внутренним миром и жестокостью, переходящей в садизм.
— Диланян, вы вообще собираетесь сдавать экзамен? — Визгливые нотки в голосе выдают уже совершенную ею оплошность, а то и подлость.
— Здравствуйте, Кираида Михайловна, — сквозь зубы здороваюсь я. — Конечно, собираюсь. Когда?
— Завтра у вас экзамен по философии. Адрес запишите, — трещит, как старый добрый ручной пулемет «Максим». С жидкостным охлаждением который.
У меня от звука ее голоса всегда случается легкий приступ мигрени.
— Что? Как это — завтра? — Моя челюсть, вопреки конгруэнтности нижнечелюстных суставов совершает несогласованное движение: строго вниз из-за изумления и резко вверх и вправо из-за охватившего меня вдруг бешенства.
— Да, завтра. Я вообще-то не обязана предупреждать тебя заранее, Оганес! — срывается на крик Кираида Михайловна.
— «Вас», «Оганес Эдуардович», «обязаны», — поправляю я ее.
То ли обертоны моего голоса, то ли еще что, но она сбавляет тон.
— Я не должна бегать за каждым аспирантом, — не слишком уверенно говорит она.
— Я не аспирант. Я соискатель. И это как раз ваша обязанность. И об этом я буду говорить на следующем заседании ученого совета. Счастливо.
Итак, завтра у меня экзамен. Что я там помню по философии? Я же лет десять назад сдавал философию! М-да. На ум приходит веселый профессор Белкин и, как ни прискорбно, бутылка хорошей водки… Эх, молодость, молодость… Оценка «Отл.» в зачетке не значила ровным счетом ничего, ведь первый
