умерла… я испугалась, что в чем-то виновата, хотя никогда и помыслить не могла пожелать ей смерти. Хали знает. Раньше я всегда была возле нее. Теперь у нее свои доверенные лица. Он… относится ко мне уважительно, ценит много больше, чем раньше. Но это совсем не то, о чем я мечтала. И надеяться мне не на что.
Она замолчала. Йири слушал, чуть склонив голову, большие темные глаза были очень серьезны.
— Госпожа… я не знаю достойной платы за ваше доверие.
— Это моя плата тебе. Смерть Омиэ не была радостью для него, и Хали… но все в свое время. Он очень жесткий человек, но у него тоже есть сердце. Я бы с радостью отдала все ради его одного счастливого дня.
— Но я…
— Тооши Нихина был его другом. Из тех, о ком забывают, когда они рядом, которые всегда под рукой. Да… единственным другом. Наверное, сам он понял это только сейчас. Я не могу назвать его добрым человеком.
Йири сделал протестующий жест. Он был испуган ее словами. Так нельзя говорить о Благословенном. Иримэ снова чуть улыбнулась.
— Ах… ты чудное дитя. Я не откажусь от своих слов. А ты… сумел сделать так, что он стал почти прежним, и столь быстро… Как тебе это удалось? Впрочем, можешь не отвечать. Думаю, ты и сам не знаешь. Пожалуй, я не буду спрашивать тебя ни о чем. Ты всего лишь жемчужинка в горсти драгоценных камней. Я хочу посмотреть, чем ты станешь. У меня лишь одна просьба к тебе — если в твоих руках есть что-то, могущее дать ему хотя бы малую радость, воспользуйся этим.
Она поставила свою чашку и взяла другую, плеснула в нее чего-то темно-вишневого. Протянула ему — словно младшему брату.
Его рука дрогнула. Влага в чашке тоже качнулась.
— Обещаю. Но я… ничего не могу. Не больше, чем… бабочка, — он бросил короткий взгляд на пролетевшего светлого мотылька. — Но я… постараюсь.
Прошла половина лета.
Он знал, какие праздники проводились при дворе, и даже слышал, как они прошли на этот раз. Он узнавал новости из разговоров с учителями — совсем немного, потому что ни он, ни они не стремились уклоняться от темы урока. Благословенный желал видеть его усердным учеником.
В комнате всегда стояли высокие цветы в узких напольных вазах. Запах масел в спальне был совсем легким и не заглушал ароматов сада. Окна до холодов не закрывали, однако в спальне по ночам завешивали тканью или опускали легкие жалюзи.
Йири давно привык к теплому климату Эйя. Дожди тут шли чаще, холодов зимой почти не было. Летом подолгу стояла жара.
Вернувшись, Юкиро вдруг заметил, что Йири изменился. Не внешне — он продолжал оставаться мальчишкой со взглядом айри. Но глаза стали темнее — и старше. От былой неловкости не осталось следа. Перед ним был уже не забавный зверек, а нечто иное. Поначалу сие не понравилось Благословенному. Он несколько дней звал Йири к себе, а потом перестал. Понемногу начал возвращать былое расположение, постепенно осознав, что перед ним — его собственное творение, хотя изделие еще подлежит огранке — и разве не подобает ценителю прекрасного довести его до безупречности?
— Подойди, — Юкиро выглядел суше, чем обычно. Йири робко сделал несколько шагов и склонил голову.
— Голову подними.
Он послушен — но глаза все же опущены. Он не чувствует за собой вины, но почему такой голос?
Руки мужчины касаются его шеи. А потом — холодный ветерок лижет полоску кожи, оставшуюся без ленты — украшения сии-ни. Он испуганно закрывает горло рукой и смотрит прямо перед собой отчаянными глазами. Потом опускается на колени, не убирая ладони от горла — и не на благодарность это похоже, а на мольбу о пощаде.
— Не бойся. Ты остаешься здесь. Ничего не изменится, — быстрее, чем обычно, произносит Юкиро.
А тот, на полу, безмолвен, но видно — дрожит. И это не неприятно Благословенному. Он может потратить немного времени — и успокоить его.
Ему было холодно, несмотря на то, что был конец месяца Лани, на то, что солнечные лучи заливали комнату, холодно и — страшно.
Он привык уже носить лаа-ни — одежду Несущих тень. Она была лиловой — или здесь, на Островке, цвета меда и янтаря. Горло без привычной шелковой ленты казалось беззащитным, словно по нему вот-вот полоснут ножом.
Однако он улыбался — легко…
На него надели блузу —
На узкой части рукава сомкнулись браслеты из белого золота — в них были камни — гранаты.
— Нет, — прошептал он едва слышно. — Я не хочу…
На слова не обратили внимания.
Ему хотелось кричать.
Блестящие черные волосы Йири разделили на несколько прядей, свободно перевязали серебристыми нитями и скрепили драгоценной заколкой.
Теперь Йири выглядел юным придворным. Только лицо было цвета блузы.
Улыбка оставалась ласковой и отстраненной.
— Хорошо, — Благословенный положил руку ему на плечо. — Идем.
По ночам в саду горели разноцветные фонарики, похожие на замерших светляков, а днем летали огромные бабочки, и больше всего было странных, черно-зеленых.
Деревья с огромными шершавыми листьями и туи с темными узкими веточками — всему находилось достойное место.
Но особенно — цветы. Их сажали под каждый сезон — свои, каждым уголком сада можно было любоваться часами. Садовники трудились не покладая рук.
Казалось, куда ни глянь, картина предстанет одна краше другой, и не было ничего лишнего. Тхай любили воду — в саду были фонтанчики, похожие на ракушки, маленькие бассейны с водой и ручейки, бегущие по выложенному камешками руслу.
Соседи тхай, сууру-лэ, подстригали кусты, делая их похожими на оленей, рысей и прочих зверей. Тхай не одобряли этого — они создавали живые изгороди, оплетали ажурные решетки и невесомые беседки вьющимися растениями. Беседки, похожие на парящих медуз и перевернутые венчики цветов.
И красная туя росла в саду — три маленьких дерева. Больше не надо. Ее ветки кладут в огонь, провожая того, кто уже не вернется, — и айри приходят за ним. А северяне в Тхэннин засыпают ветку землей. И айри приходят на зов. Если не сделать так или не сжечь веточку красной туи после, коли уж сразу не оказалось, — долго будет бродить душа…
В саду он виделся с Иримэ. Йири знал, что она просила повелителя разрешить им беседовать иногда — и это было позволено.
Незаметно для себя он почти привязался к этой всегда немного грустной женщине. Она часто посылала за ним — а как-то Йири решился сам окликнуть ее, увидев возле фонтана. На ней, как обычно, была серебристо-сиреневая накидка. Госпожа управляющая имела право на такие цвета. Йири знал уже: Иримэ — урожденная Первого круга, ее предки были родичами Золотого Дома. Выйдя замуж, она спустилась на ступень ниже, но все ее привилегии остались при ней, хоть и не могли быть переданы детям.
Иримэ, как всегда, приветливо кивнула ему. Ее руки, маленькие, аккуратно сложенные у груди, украшены были браслетами и кольцами с камнем-слезой, горным хрусталем.
