переставал спрашивать себя, не повлечет ли этот государственный акт смертельно опасные последствия для этих островов? Не извлекая больше выгоды из таможенного союза с США, филиппинцы вынуждены будут продавать свои товары на мировых рынках на основе свободной конкуренции.
И я сомневался, смогут ли они делать это на фоне более высокой стоимости своей продукции, вызванной их высоким жизненным стандартом, который много выше, чем у их отсталых конкурентов. Так что Филиппины могут однажды столкнуться с жесткой альтернативой: снижение стоимости продукции и отказ от благ более высоких жизненных стандартов или же сохранение высокого стандарта при ухудшении общей экономической ситуации.
Когда лайнер германской компании прибыл в Манилу, я взошел на его борт с чувством вновь обретенного здоровья. На корабле мне вручили телеграмму из личного отдела МИДа, в которой меня спрашивали, чувствую ли я себя достаточно крепким, чтобы по прибытии на родину получить назначение на новый пост.
Я был несколько ошеломлен этим предложением. Еще до получения сообщения о своей отставке, которое было впоследствии опровергнуто, я, не ожидая получить другое назначение, собирался вернуться в Гродицберг после более чем четырехлетнего отсутствия. Ложная тревога в отношении моего увольнения подтвердила правильность моих суждений, несмотря на последовавшее опровержение Нейрата. Перспектива получить новый пост казалась довольно соблазнительной ввиду того, что это стало бы наиболее эффективным опровержением пренебрежения, проявленного по отношению ко мне.
Поскольку известие о моем увольнении было передано по радио по всему миру, в то время как опровержение было адресовано лично мне и никому более, я почувствовал, что моя честь оказалась задета, и мне очень хотелось увидеть ее восстановленной. Мысль, что в те времена, возможно, более почетно было бы не служить нацистскому правительству, вообще не приходила мне в голову. Гитлеровский режим достиг вершины своих успехов, и страна, казалось, находилась на полпути к нормальному состоянию.
Я не был осведомлен о том, что происходит за кулисами. Даже Anschluss (аншлюс - присоединение Австрии к Германии. - Прим. перев.) еще был впереди. Я полагал, что чувствую себя достаточно хорошо, чтобы занять другой пост. И потому телеграфировал в МИД, что готов и физически пригоден к тому, чтобы получить новое назначение при условии более благоприятного климата в стране пребывания.
И после этого наступила самая идиллическая часть нашего путешествия. Плывя от Сингапура до Суэца, мы пересекли Индийский океан - двенадцать дней замечательной погоды, никакой удушающей жары и полный досуг. Наши посещения Медана (Суматра), откуда мы совершили экскурсию на горный курорт Брагасти, и Коломбо были приятными перерывами в расслабляющей монотонности морского путешествия.
Другое, менее приятное событие прервало наш досуг - передача по радио сообщения об Anschluss, которое мы услышали, находясь в океане. И хотя сам факт, как это представлялось нам, был лишь реализацией справедливых требований, в которых на протяжении последних двадцати лет отказывали Германии, мы тем не менее не смогли удержаться от чувства осуждения в отношении методов, какими это было осуществлено. К чему немедленная военная оккупация? Зачем полная интеграция страны в рейх? То, что реакция внешнего мира оказалась сильной и неблагоприятной, было фактом, который нисколько меня не удивил, когда я вспомнил о контршагах, предпринятых западными державами в 1931 году, когда демократические правительства Германии и Австрии пытались установить таможенный союз.
В Суэце мы покинули борт нашего судна для двухнедельной остановки в Египте. Мы провели незабываемые дни в Каире, Асуане и Луксоре. Прочитав и услышав огромное количество информации о земле фараонов и увидев к тому времени самые знаменитые и красивые места по всему миру, я не ожидал, что встречу нечто сенсационное, и все же впечатления переполняли меня: нежность красок, грациозное величие монументов, сделанных из камня или высеченных в скалах, утонченное совершенство предметов искусства, найденных в гробницах Тутанхамона, элегантность и гениальность архаических фресок в гробницах Луксора и Асуана и великолепие египетского искусства в целом - все это произвело на меня огромное впечатление.
Я был, однако, поражен невероятной отсталостью страны. Конечно, я не ожидал найти здесь повсюду машины, трактора и электролампы. Однако тот факт, что население живет и трудится как и его предки библейских времен, что огромные урожаи пшеницы убираются серпом, что молотьба производится людьми и волами, топчущимися на колосьях зерна, что мякина отсеивается от пшеницы путем подбрасывания ее в воздух лопатой, что все это делалось в стране, которая на протяжении долгого времени находилась в тесной связи с Европой и последние пятьдесят лет жила под британским управлением, стало, конечно, для меня откровением. Теперь я был склонен верить всему, что мне говорили о неграмотности феллахов и об эпидемиях, которые раз за разом собирали тяжелую дань. С этими нищенскими условиями поразительно контрастировали грандиозные планы по ирригации и выращиванию хлопка, хотя исключительное возделывание монокультуры было бы более прибыльным для иностранных инвесторов, чем для народа, который таким образом стал бы сильно зависим от импорта из-за границы.
В Луксоре у меня в номере раздался телефонный звонок из Каира. Сотрудник нашей дипломатической миссии проинформировал меня, что, согласно сообщению, полученному из МИДа, новый пост, на который я назначен - это пост посла при Сент-Джеймском дворце. Так что завеса неизвестности наконец спала! Радость от того, что мне доверили столь важную и огромную задачу, превалировала над сомнениями, как я, собственно, собираюсь выдерживать сырой и туманный климат Англии. Риббентроп как министр иностранных дел окажется, конечно, крепким орешком - в этом у меня не было сомнений. Но подобно тому, как браконьер, назначенный на пост лесника, становится уважаемым членом иерархии, так и Риббентроп, думал я, достигнув цели своих амбиций, может также стать восприимчивым к разумным доводам и хорошим советам. Более того, конкуренция между МИДом и 'Бюро Риббентропа' теперь неизбежно должна была прекратиться, поскольку, как я уже писал, в конце концов, никто не может интриговать против самого себя. То, что Риббентроп окажется способным даже на такое чудо, дошло до меня много позже.
Что касается задач, ожидавших меня в Лондоне, то здесь я чувствовал себя довольно уверенно. Я знал наверняка, что одним из твердых убеждений Гитлера была его вера в возможность дружбы между Германией и Британией. Мне также было известно, что Риббентроп - не кто иной, как мальчик на побегушках у диктатора, и что даже если он имеет зуб на Британию (его нацистское приветствие королю получило широкую известность даже на Дальнем Востоке), он не осмелится открыто высказывать этого. Англо-германские отношения, по моему мнению, достигли довольно обнадеживающей стадии: камень преткновения в виде конкуренции военно-морских флотов на море был убран, когда Кабинет Чемберлена пришел к власти. Многие антигермански настроенные политики сошли со сцены, а министр иностранных дел лорд Галифакс был человеком, установившим личный контакт с Гитлером в ходе своего визита в Берлин в ноябре 1937 года. И потому я ожидал, что осторожный подход к политическим проблемам и личностям способен свести к минимуму ущерб, нанесенный риббентроповскими неуклюжестью и грубостью, и что в англо-германских отношениях может быть достигнут дальнейший прогресс. То, что я не занимался ранее британскими делами из-за двадцатилетней карьеры в области восточной политики, было, без сомнения, минусом, хотя и не непреодолимым препятствием.
Что касается моих личных чувств, то я был прозападно настроенным и даже, скорее, англо-саксонски мыслящим человеком, несмотря на свое 'восточное' прошлое. То, что усилия м-ра Джозефа Чемберлена, направленные на заключение альянса между Британией, Германией и Японией в начале века потерпели неудачу, было, на мой взгляд, непоправимой утратой. Добейся он успеха, и бедствий Первой мировой войны можно было бы избежать. Была у меня смутная надежда на то, что можно последовать по стопам великого британского государственного деятеля. Вполне вероятно, что и Японию можно было бы склонить к участию в англо-германском плане сотрудничества. Пока я находился в Токио, я настойчиво убеждал Хироту занять умеренные позиции по отношению к англо-саксонским державам. То, что он не только принял этот совет близко к сердцу, но и сообщил о нем англо-саксонским представителям в Японии, стало очевидным, когда мой британский коллега в Токио, сэр Роберт Крэги (ставший преемником сэра Роберта Клайва) спросил меня, правда ли, что я советовал японцам проявлять сдержанность и умеренность по отношению к Великобритании. Вот почему я был склонен быть оптимистом, рассматривая стоявшую передо мной новую задачу.
Поскольку меня просили ускорить возвращение в Берлин, мне пришлось сократить количество приятных дней, проведенных в Египте. После недолгой остановки в Каире для того, чтобы сделать
