значит, вы не умеете читать следы и вам нельзя доверять границу),
в-четвёртых, метко стрелять, хорошо бегать без лыж и на лыжах, потому что нарушитель тоже ведь не стоит на месте.
Я уж не говорю о том, что пограничник должен уметь почистить картошку, быстренько поджарить мясо, а если надо, то и сварить целый обед.
Всё это молодые пограничники умели.
Вот только настоящих нарушителей никогда ещё не задерживали.
А учебные — это вы сами понимаете — совершенно другое дело.
Назначат, скажем, учебным нарушителем Малахова, а Петров с Сидоровым не знают этого, бегают за ним и ловят. А поймают — перед ними их лучший друг Малахов.
Просто какие-то казаки-разбойники получаются.
И многие пограничники были этим недовольны.
— Это ничего, что вы недовольны, — говорил начальник заставы. — Казаки-разбойники тоже хорошая игра. Сегодня игра, завтра игра, а послезавтра — раз! — и всё получилось по-настоящему.
Так говорил начальник заставы, но многие в это не верили.
Тихо у них было на заставе.
Границу никто не нарушал.
В тот день, о котором я хочу рассказать, пограничники Сидоров и Петров заступили на пост номер семь.
Пост находился у самой границы и был хорошо замаскирован, так что со стороны его не было видно, и ещё была на этом посту стереотруба — здоровенный такой прибор вроде бинокля, только Сидоров и Петров не в руках его держали, а стоял он самостоятельно на земле.
Повернёшь эту трубу направо — видишь всё направо, повернёшь налево — видишь всё налево.
Ну и конечно, у Сидорова был автомат, и у Петрова был автомат. Без этого на охрану границы не ходят.
Повернул Сидоров стереотрубу направо — увидел иностранную пограничную деревню.
Хотел повернуть трубу налево — видит: по дороге в эту иностранную деревню направляется иностранная машина, но не доезжает немного до деревни и останавливается за кустами. И тихонько вылезают из машины четверо:
в одинаковых шляпах, в одинаковых плащах, трое в очках, а один с бородой.
Сразу видно: не деревенские. Деревенские таких шляп не носят.
Вылезают, садятся в кружок, достают жестянки с пивом и закуривают.
Десять минут курят.
Двадцать.
А потом снова закуривают.
— Чего это они всё время курят? — удивлённо спрашивает Сидоров. — И чего сидят за кустами? Может, экскурсия?
Но Петров этого тоже не знает.
Берёт Петров ручку и чётким военным почерком записывает в постовой журнал:
11 часов 15 минут. У самой границы остановилась машина. Из неё вышли четверо — в одинаковых шляпах и одинаковых плащах. Сидят за кустами, пьют пиво и курят. А чего курят — неизвестно.
Записывает это Петров и вместе с Сидоровым продолжает вести наблюдение дальше.
Конечно, можно было высунуться и крикнуть им через границу: чего, мол, вы там курите? Но, во- первых, это личное дело четверых: они на своей территории курят, а во-вторых, кричать, петь, галдеть и вообще вести себя на границе шумно запрещается.
А в это время начальник заставы капитан Багиров сидел у себя в канцелярии и думал, кого назначить нарушителем. Потому что работа есть работа и лишний раз поработать с учебным нарушителем никогда не мешает.
Но кого послать нарушителем?
Тут и ловкость, и сила нужна, ну и соображать в этом деле тоже надо. Иначе двух шагов не пройдёшь — сразу тебя поймают.
И сколько начальник заставы ни думал, выходило, что посылать надо Малахова.
Конечно, на вид Малахов был не очень сильный. На вид Малахов даже был просто маленький. Но и ловкость, и сила, и выносливость у него были, и сообразительности ему было не занимать тоже.
А во-вторых, раньше Малахов работал в цирке.
На арене, правда, не выступал, но очень многому научился и от гимнастов, и от акробатов, и от канатоходцев. И даже от артистов, которые выступают на манеже с длинным шестом, тоже.
И когда Малахов отправлялся учебным нарушителем, не так-то просто было его найти.
Он и канаву самую широкую перепрыгнет, и по верёвке с отвесного обрыва спустится, и речку с помощью шеста ловко перемахнёт.
И след его поэтому терялся. И даже опытная овчарка Туман не сразу этот след находила.
А однажды Малахов вообще всех удивил. Когда он был учебным нарушителем, ему попалась на пути высокая длинная изгородь, которая разделяла луг. Одним концом изгородь уходила в лес, а другим — упиралась в речку. Любой другой просто бы перелез через изгородь и побежал дальше. Но Малахов не стал перелезать. Чтобы сбить погоню со следа, он влез на изгородь и долго, как канатоходец, шёл по ней, а когда увидел, что хватит, спрыгнул с изгороди прямо в речку. И конечно же, след Малахова все потеряли и долго не могли сообразить, куда же этот Малахов делся: ведь не по воздуху через луг перелетел и не под землю провалился? Откуда они могли знать, что Малахов перешёл луг по изгороди?!
И решив окончательно, что послать надо именно Малахова, начальник заставы Багиров приказал вызвать его к себе.
А Малахов в это время сидел в казарме и разворачивал посылку, которую получил сегодня утром из дома.
«Колбаса, — разворачивая, думал Малахов. — Определённо, колбаса. Пахнет колбасой».
И точно: в посылке лежала колбаса. Круглая. Домашняя. Делала её сама мама Малахова.
«Ну, — подумал Малахов, — сегодня я устрою сюрприз: положу незаметно каждому в тумбочку по куску колбасы, а вечером все полезут в тумбочки и ахнут…»
Подумал так Малахов и уж хотел незаметно положить, как подходит к нему старший сержант Чашкин и говорит:
— Что, колбаса? Из дома прислали?
— Да, — отвечает Малахов. — Колбаса. Из дома прислали.
— А-а… — будто бы разочарованно говорит Чашкин и делает вид, что собирается идти дальше: мол, не нужна нам ваша колбаса, мол, мы и не такую видали.
— Да ты погоди, — сразу обижается Малахов. — Ты попробуй сначала, что это за колбаса, а уж потом иди дальше…
И в сердцах суёт Чашкину под нос кусок колбасы.
Чашкин сначала — будто бы равнодушно — жуёт, а потом прячет кусочек в карман и восхищённо говорит:
— Ну и колбаса!
— Где колбаса? Какая? У кого? — сразу послышалось со всех сторон казармы.
Малахов открыл было рот, чтобы дать необходимые объяснения, но объяснения вместо него начал давать Чашкин:
— Мамина колбаса. Домашняя. Сначала вроде бы ничего, а потом во рту тает!..
И к Малахову сразу же выстроилась целая очередь.
— Верно, тает, — гордо говорит Малахов, нарезая колбасу, как заправский колбасник. — Я, правда, сам ещё не пробовал, но знаю…
Когда через десять минут в казарму вошёл дежурный по заставе, чтобы объявить Малахову, что его
