A под ним я голая

* * *

Я сидела на диете и для пущей самоагитации повесила над обеденным столом записку – жирным черным маркером.

Записка гласила:

Блядь! Я похудею!!!

Первым в кухню вошел папа.

– Ты это… Сними пока…

Я отцепила скотч, положила листочек на подоконник надписью вниз и ушла с папой в комнату смотреть телевизор.

Но мама – известная проныра, вечно ей что-нибудь не так, – решила этот подоконник протереть, поскольку он ей показался грязным.

– Валерия! Ты почему Мишу не кормишь? – вскоре послышалось из кухни возмущенное контральто.

* * *

Но больше всего их расстроили презервативы на полочке. Как же, они свои всю жизнь прятали, а тут напоказ!

– Т-так-перетак! – сказала мама, уставившись на наши с Михой банановые кондомы.

Надо было спрятать в тот кармашек.

* * *

– К сожалению, в нашей конторе издать вашу повесть пока не получится… – Пал Палыч задумчиво листает россыпь страниц. – Но я познакомлю вас с Красичем.

– Это еще кто?

– О, это большая шишка. Директор Объединенных издательств. Заодно водки попьем.

* * *

На следующий день мы купили бутылку и отправились к Красичу. Он жил в Переделкине.

– А адрес вы взяли?

Пал Палыч показал мне листочек, сделанная синим грифелем надпись пересекала его по диагонали: «Дача напротив дачи Евтушенко Забор Дерево Калитка».

Поразительно, но мы сразу нашли… Забор, дерево, калитка… Озеро, облако, башня… Ночь, улица, фонарь… Что еще?

* * *

Красич оказался чаровник и остряк, поил малагой и кьянти, забрал у меня рукопись и обещал через неделю позвонить.

* * *

– Вы думаете, возьмет?

– Я его уговорю. Пусть сначала прочитает. В некотором смысле он мне обязан своим процветанием: совершенно случайно я устроил ему сделку века.

Глава IV

Будильник затренькал без четверти девять. Я встала, раздернула шторы, выглянула в окно. На улице, в тусклом, едва зарождающемся свечении позднего зимнего рассвета, чуть закручиваясь на лету, шел снег. Начиналось новогоднее утро.

* * *

В обед объявился Пал Палыч с поздравлениями и культурной программой.

– Вы не хотите сходить на Васильеву? В «Ленком»? Новогоднее представление. У меня два билета.

– Хочу. Но, к сожалению, не могу. Ко мне приезжают родители. С шампанским, «Птичьим молоком» и авоськой мандаринов. Так что я пас… Предложите Мише – может, он пойдет…

– Я не хочу с Мишей! – расстроился Пал Палыч. – Я хочу с вами.

* * *

За что люблю зиму – так это за мандарины.

* * *

На Новый год мне в подарок достался ситцевый кухонный фартук.

Миша: – Я очень люблю шить для девочек. И вообще я всегда хотел быть девочкой.

А я вот наоборот – ловлю себя на том, что когда в уме придумываю диалоги, то говорю за мужчину.

* * *

Сама я шить так и не научилась: на курсах кройки и шитья продержалась не больше недели.

Занятия вела томная дама в изукрашенном люрексом фиолетовом свитере и в облаке неизменного «Амариджа».

– Мулине, девочки, – проникновенным голосом рассказывала она, рассекая воздух классной комнаты бордовым маникюром, – происходит от слова мулевать. То есть рисовать.

* * *

На Васильеву я все-таки попала: Пал Палыч поменял билет на пятое число. Весь спектакль он сопел мне в шею, а после вызвался проводить. Я не возражала – вечерами в Ясеневе даже стреляют. Палыч благополучно доставил меня до подъезда и у дверей сказал следующее:

– Возможно, я покажусь вам нескромным, но не могли бы вы угостить меня чашкой чая?

Нет, нет и нет. Тем более, что Миши нет дома. Сказать ему, что у меня нет заварки?

– После того как вы от меня уезжаете, я весь день думаю о вас и болею. А мне завтра нужно работать.

– Но, Лерочка! Пустите хотя бы позвонить!

* * *

– Извините, что не прибрано. Совсем замоталась! Времени просто в обрез. Сегодня вот была дилемма: или покрасить волосы, или убраться в квартире. Успеваю – только что-то одно, на выбор. И решила: то, что я плохо выгляжу, увидят пять человек, а то, что дома бардак, – один. То есть Миша. Но он остался у родителей. А пришли вы. Так что все равно получается один.

– Да, с математикой у вас все в порядке.

– Зато с русским проблемы: пять раз подряд слово «что» – это же моветон!

* * *

– Послушайте. Я придумала. Мы вас усыновим. А что? Миша согласен…

Разве где-нибудь сказано, что усыновлять можно только детей?

* * *

– Ну ладно… Уже поздно. Пойду стелить постель.

– Вы хорошо подумали?

– Две.

– А теперь?

– Мне реагировать?

* * *

На ночь Пал Палыч рассказал мне о том, что давно, быть может, два года назад – тогда мы были едва знакомы, – напившись, он затосковал. Вспомнив, что я вроде бы живу в Ясеневе, он сел в метро и поехал; там долго бродил по перрону – но меня не было. Тогда он вернулся и, переходя на свою линию на Новокузнецкой, увидел…

– Меня? – разволновавшись, спрашиваю я.

– Нет, не вас. Я увидел, что на скамейке лежит какая-то женщина, а вокруг суетятся люди. Мне почему-то стало ясно, что она умирает. Я подошел. Это была моя бывшая соседка по коммуналке в Мерзляковском – я жил там несколько лет.

В пользу того, что это не она, был один-единственный аргумент: другое пальто. Но ведь пятнадцать лет прошло. Хотя, когда мы с ней были соседями, пальто у нее было только одно. Она очень много пила. Вы, Лерочка, кстати, тоже очень много пьете.

* * *

После его рассказа у меня было такое чувство, будто бы я избежала смертельной опасности.

* * *

– Вы думаете, я много проживу?

– Лерочка, в вашем возрасте все так говорят, и живут до восьмидесяти девяти.

– А то я иногда смотрю на свою руку. Или ногу. И вижу, что она мертва.

– Ну что мне с вами делать…

* * *

– Я часто разговариваю с вами. Мысленно. А это плохо.

* * *

– Наконец-то я увижу хваленый рассвет из вашего окна.

– Да, смотрите сюда. В створку буфета, он в ней отражается. Так лучше видно.

* * *

Пал Палыч сел писать про меня роман. Я, честно говоря, не знала, как к этому отнестись.

* * *

– Но ведь я тоже пишу про себя!