A под ним я голая

есть… Миша…» – память загружалась с черепашьей скоростью, по кластерам.

– Представляешь? – рассказываю вечером Михаилу. – Нет, ну ты представляешь?!

С кем же я живу в уме, в космосе, если то и дело забываю за ночь, кто мой муж? Перебрала знакомых мужиков, да так и не нашла: никто не подходит. Может, одна?

С возвращением, дорогая!

* * *

В четыре руки чистим картошку. Миша:

– Ой, что ты делаешь, надо ножом!

– Пионеры в лагере всегда глазки ногтями выковыривают… Стоп, надо записать.

– Записывай. И больше никогда так не делай.

* * *

– Спасибо, дорогой, ты мне очень помог.

– Чем же?

– Ты сварил пюре. Дорогой, гордо:

– Это было акме пюрейной промышленности.

* * *

…В тот вечер Миши не было дома, и Палыч засиделся у меня в гостях. Мы поужинали, я взялась мыть посуду.

Почему-то помню, что у меня колыхались ягодицы… Пал Палыч подошел и обнял меня. От неожиданности я выронила чашку. Она и еще две тарелки разбились.

– Простите. Простите, пожалуйста! – Пал Палыч вернулся обратно к столу, вытащил из пачки сигарету и закурил.

– Будете кофе? – Но поскольку спросить как ни в чем не бывало не получилось, я выдержала паузу и добавила: – Вы с ума сошли.

– Вероятно. И вы это знаете.

– Господь с вами, Павел Павлович! Так мы всю посуду перекокаем.

* * *

– Не могу вас не бояться…

– Ах, молодость, молодость…

* * *

В три часа ночи он спохватился и стал звонить жене.

– Алё, Нина? – Голос у него был, как у ослика Иа.

– <…>

– В Ясеневе.

– <… >

– Есть голова на плечах!!!

Хрясь трубкой по аппарату, и весь разговор.

* * *

Всю ночь я боялась ложиться, и поэтому мы сидели на кухне, болтали и пили коньяк. Пал Палыч больше не приставал.

В полседьмого утра я проводила его до лифта, заперла дверь на оба замка и легла досыпать.

* * *

Потом он мне по телефону, укоризненно:

– Вчера приснилось, что я занимаюсь любовью со своей женой.

Во сне с женой любовью занимался! Вот ужас-то!

* * *

– Миша пригласит вас на дуэль!

– Вот именно что пригласит…

* * *

Роман «Это я, Эдичка» был написан в 1979 году, за два года до моего рождения.

Мама сожгла неприличную книгу в теплице – там стояла буржуйка.

– Это роман об одиночестве, – сказала я тогда маме. Это была первая «дура», которую она от меня получила.

* * *

– Ваша дочь что-нибудь пишет?

– Слава Богу, нет.

* * *

Они так ничего и не знают.

* * *

Ведь папа хотел, чтобы я была музыкантом.

* * *

Но у меня язык не повернулся соврать, что я до сих пор где-то играю. Ограничилась тем, что сказала: работаю в издательстве «Советский композитор». Все ближе к музыке…

* * *

Где-то зазвонил телефон, но я никак не могла понять, где он.

* * *

…Звук доносился из холодильника.

* * *

Здравствуйте, сказал голос Пал Палыча. Вот сейчас день, а ведь у меня было преодолимое желание позвонить вам в три часа ночи. – Что же не позвонили? – Я же говорю: преодолимое.

* * *

Может у девочки быть роман с дяденькой, черт побери, или нет?! Нет, не может. И все это знают.

Тем более, если девочка дылда, у девочки рост манекенщицы, а дяденька ей по плечо.

* * *

Нет и еще раз нет.

* * *

Но дяденька известный издатель, а девочка начинающая писательница.

* * *

– С Мишей мне жить, а с вами работать! – кричу я. – Как вы не можете понять?

Слова легли на язык, как облатка. Какая глупость. Уж лучше бы молчать…

* * *

Но разлюбить любимого человека так же сложно, как и полюбить нелюбимого.

* * *

Опять телефон. Это Миша.

– Ну скоро ты там?

– Дорогой, подожди три минуты, мне остался последний абзац. Я перезвоню.

– Надеюсь, твои абзацы не как у Пруста.

Он не любит, когда я называю его «дорогой».

* * *

Боже, как просто описывать! Как легко все описывать!

* * *

А почему бы, собственно, писателю не завести сюжет про то, что он писатель? Про бытность в сей роли? Если каждый уважающий себя художник имеет автопортрет в берете, с мольбертом и кистью, то есть ему не зазорно тиражировать себя так, чтобы все знали, что он такое, – то почему бы и писателю не писать про себя?

* * *

Приехал в гости Пал Палыч. Опять привез пиццу. Он почему-то всегда привозит пиццы – не знаем, как его отучить. С чего он взял, что я их люблю?

– Еле нашел вам без грибов.

– Да вы с ума сошли! Привезли бы с грибами.

– Вы же их не едите.

– Я только лесные не ем, потому что они ядовитые бывают, я боюсь. А шампиньоны ем.

– Недавно целый детский сад такими отравился…

– Тогда опять боюсь, – сказала я, а надо было: «Не знала, что в детском саду кормят пиццей».

* * *

Было Девятое мая, мы стояли втроем у меня на балконе, курили и смотрели салют. Потом кончилось пиво, и Палыча отправили в супермаркет.

– Пока вы отсутствовали, мы сочинили метафору, – сказала я, когда он вернулся. – Про небесный целлюлит. Собственно, это я сделала.

– Злая девочка, – как всегда в таких случаях, говорит Пал Палыч. Он очень любит злых девочек.

* * *

Я не злая, я наблюдательная. Я вижу то, чего не следовало бы. Вчера на Мише были совершенно замечательного цвета трусы, небесно-голубые с белой каемочкой. Но только почему-то в них плохо умещались… половые признаки.

Перед сном Михаил заметил, что я его разглядываю.

– Как тебе мои новые трусцы? – Он всегда говорил «трусцы» и «носцы» вместо трусов и носков.

– Смешные… Это мама подарила?