покрепче и приспособила ее под посох. Сашка от посоха отказался, он шел и громко насвистывал мелодию из «Шербурских зонтиков» — их только что показали в нашем клубе.
— Тебе кино понравилось?
— Не-а… глупое какое-то, — ответил Сашка.
— Чего тогда свистишь?
— Так просто. Привязалось.
Довольно быстро мы добрались до небольшого лесного оврага под названием Лисьи Горки. Никто точно не знал, какого он происхождения, одни считали, это огромная воронка со времен войны, другие говорили, раньше здесь была усадьба с прудом, — и правда, иногда среди леса вдруг попадались грядки с одичалой клубникой.
— Тут есть одно грибное место, давай посмотрим, — предложил Сашка. — Времени полно. Может, белые найдем.
Белых на Сашкином месте не оказалось — вернее, оказалось, но прямо перед нами их кто-то нашел — во мху белели свежие срезы. Обидно. Сашка даже свистеть перестал.
— Может, в березняке поищем?
— Не-а, они только тут, под этой вывороченной сосной. Ой, смотри, бледная поганка, — Сашка указал на небольшой молочно-белый, словно фарфоровый гриб. — Можно с сыроежкой перепутать: съешь и умрешь. Пашка так умер Плотников.
Я присела на корточки, чтобы лучше разглядеть бледную поганку. Гриб как гриб, красивый даже. Пелеринка под шляпкой, ножка тонкая.
— Она из луковицы растет, видишь, — Сашка указал мыском ботинка, — а сыроежка сразу из земли.
— А если просто сорвать? — спросила я.
Сашка посмотрел на меня, потом на поганку и на мгновение задумался.
— Тоже умрешь, — сказал он, впрочем, не вполне уверенно. — Через руки.
И добавил:
— Пойдем?
За Лисьими Горками мы свернули с просеки на узкую, почти незаметную тропинку. Продираясь сквозь бурелом и заросли бересклета, мы шли дальше на северо-запад. По дороге Сашка рассказывала о животных и травах.
— Вот это олень грыз, — Лифшиц указал на молодую осинку: ствол был основательно обглодан в метре от земли. — Они привередливые: если один кору сожрал, второй уже не подойдет.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю… читал… Люблю про природу.
— Что это, дикий чеснок?
— Это осока. Берешь так, — Сашка выдернул стебель из устья, — и эту мягкую белую сердцевину можно есть.
Он покусал соломинку.
— Вкусно?
— Ну… так себе. А это папоротник.
Я тронула порыжевшую ветку-опахало с изящным завитком на конце.
— А эти штуки я ела.
— Они же ядовитые!
— Ну, может, не эти… как же его… орляк. Мамка с папкой жарили. Наверное, то что надо собрали — геологи все-таки. Никто не отравился. Ой, а это что за гриб на дереве?
— Это не гриб, нарост. Попала какая-то дрянь в ранку, и стало вырабатываться много волокон — как защита.
— А чага — то же самое?
— Чага? Нет. Здесь дерево справилось с инфекцией, а там не смогло.
— Как думаешь, звери здесь есть?
— Осенью проще всего на кого-нибудь нарваться. Например, на мишу… Но если сныкаешься, то не тронет.
— На дерево?
— Можно за дерево. Или в кусты. И молча сидеть, пока не уйдет.
— Они же вечером спят.
— Мишки вообще не спят. Они зимой отсыпаются.
— А если кабан?
— Громко орешь и идешь на него — сразу убежит. А вот и они… звери… где-то рядом… Осторожно, не наступи!
Прямо на тропинке лежала кучка.
— Чьи это какашки, оленьи?
— Это был лось молодой.
— Похоже на черносливины…
— Лучший калифорнийский чернослив. Хочешь попробовать?
— Да ну тебя! Фу! — я пихнула Сашку локтем.
— Слышала когда-нибудь, как олени свистят?
— Нет. Видела, как гадят.
— Ха-ха! А свистят они коротко так. Фьить. Фьить. Смотри, вот это вороний глаз. У него ягоды бывают. Некоторые их кушают, а потом в туалет бегают. Очень сильное слабительное, можно вообще копыта отбросить. Там много серомона, приводит к летальному исходу. Когда идешь в лес, всегда нужно знать, что можно слопать, а что нет. Заячья капуста, например, съедобная, типа щавеля, только помногу лучше не есть.
— Почему?
— Да тоже пронесет. Но если чем-то отравишься, то надо, наоборот, съесть побольше.
— Саш, — спросила я, — тебе не страшно?
— В смысле?
— Здесь, в лесу.
— Смеешься?
— Ладно, расскажи еще что-нибудь.
— Люцеферия есть растение. Съешь такую штуку и через полтора часа коньки двинешь: там синильная кислота, в очень большом количестве — в одной шишечке около четырех грамм. Она, собака, вкусная, такой, знаешь, у нее аромат, на кокос похож.
— Ты что, пробовал?!
— Попробовал.
— Она же смертельная.
— Выплюнул сразу, — ухмыльнулся Лифчик, — видишь, живой.
— А мой папа мухоморы ел, — вспомнила я.
— Красные?
— Нет. Серые. Жемчужные. В подлеске нашем собирал.
— Шаманы тоже мухоморы едят, — отозвался Сашка, — а потом с духами разговаривают. Твой папа не разговаривал?
— Кто ж его знает, он лег на диван и уснул, — ответила я, а сама подумала: надо будет папика-то расспросить, ага.
— Мухоморы что! Вот есть в лесу одно растение, на Руси называли блядолют. Такой кустик, напоминает мать-и-мачеху, там тоже ягодка, большая, розовенькая, похожа на морошку — и в ней огромное содержание мышьяка. Скушаешь, сразу первые симптомы отравления: глаза краснеют, сопли текут, мандраж, холодный пот — а потом происходит заворот кишок, и готов.
— А почему
— Блядей им кормили, чтоб те сдохли. Давно, при царе…
