Волхвы

прорицатели будущего играли среди славян достаточную роль, но народный взгляд на чародейство был не демонологический, а исклю­чительно пантеистический. Допуская возможность чародейственного влияния на бытовые, повседневные обстоятельства жизни, народ не ис­кал начала этих влияний в сношениях со злым духом: демонология мало была развита в России».

Молва наделяла Волхвов, спевшихся с Лешим, Вихорем и Водяным, сверхчеловеческими силами и способностями: они слыли облакопрогонниками и оборотнями[16], подобно былинному Волху и Вещему Баяну.

Однако в облике Волхвов явственно видны черты не только лозо­ходцев и кудесников, но и Светочей-Наставников, Учителей Праведности.

Волхвы были не столько посредниками и заступниками перед Высшими Силами, сколько проводниками к Ним. Они вели, направляли человека к этим Силам и указывали, что единственно верный, надёжный путь к Ним лежит не через жертвоприношения и заклятия, а непосредственно и только через собственную совесть.

Они были Учителями Добра, а не пастырями и не философами-любо­мудрами. Истина постигается умом, а ПРАВДА – СЕРДЦЕМ. Это и есть суть того, что называется «тайноведением».

Неисповедимыми путями связаны душевные порывы человека с Силами, действующими в Мироздании. Попробуй-ка остановить ветер!? Однако ВОЛЯ, НАПРАВЛЕННАЯ НА ДОБРО, повелевает даже стихиями…

* * *

Чародейное могущество Волхвов признавалось даже самими церковни­ками. Известное летописное свидетельство об исполнившемся предсказа­нии, данном Волхвом князю Олегу, содержит неожиданное, но впечатляю­щее признание: «Это не удивительно, что от волхвования сбывается чародейство».

Напомним, о чём идёт речь. В «Повести временных лет» под 912 г. записано, как один из Волхвов (слова «волхв» и «кудесник» летописцем отождествляются), к которым обратился Олег, предрёк ему гибель от любимого коня, что и сбылось неотвратимо, причём самым неожиданным образом[17]. Пытаясь избежать предсказания, Олег удалил от себя коня, но много лет спустя, пожелав взглянуть на его кости, был смер­тельно ужален выползшей из конского черепа змеёй.

В XIХ в. историк М.Н. Сухомлинов предложил вполне правдоподобное объяснение того, почему о предсказании сообщается задним числом: «Причина несвоевременного внесения известия в летопись та, что пред­сказание получило значение для летописца уже тогда, когда оно испол­нилось; летописцу не казалось важным впечатление, произведённое на Олега словами кудесника, и об этом он упоминает только мимоходом; главное же для него было то, что Олег умер по предсказанию волхвов и что, следовательно, их предсказания могут сбываться».

У монахов-летописцев не вызывала ни малейших сомнений способность Ведунов и Ведьм творить «знамения, потворы и волхвования». Об этих случаях сообщается как о фактах непреложных, хотя, разумеется, чудодейства, творимые Волхвами, приписываются их связям с адскими силами.

В летописях говорится об умении иных Волхвов ходить по воде. Так, в 1071 г. Волхв, появившийся в Новгороде при внуке Ярослава Хромого («мудрого») князе Глебе, обещал народу в доказательство правильности и превосходства древней религии перейти реку Волхов на глазах у всех как посуху.

Вызов, брошенный Волхвом церковникам, был безоглядно-смелым: надо думать, он уже что-либо подобное совершал, если отва­жился открыто выступить всенародно. Ведь если бы его попытка не уда­лась, то и престиж дорогого ему Язычества, и его личный волхвовской престиж были бы в глазах народа подорваны гораздо более, нежели неуменьем предвидеть возможность предательства. Видимо, и князь знал, что Волхв способен осуществить обещанное, и потому, почуяв здесь угрозу для не окрепшего ещё иудохристианства, вероломно и подло убил его.

Согласно историческим памятникам, Волхвы подвизались, как правило, в лесных дебрях и жили подобно волкам-одиночкам. Однако сила их влияния простиралась не только на сельское население, но охваты­вала порой целые города. Любопытно, что, по свидетельству летописцев, Волхвы появлялись в городах всегда внезапно и неожиданно (так было в Суздале, Ростове, Ярославле, Новгороде и т.д.), поднимая и воз­главляя шедший за ними народ на борьбу с засильем князей, с насаждаемой из Киева пагубной чужеземной религией и её прихвостнями.

Можно ли, хотя бы условно, назвать Волхвов шаманами? Можно, если, конечно, понимать обозначение «шаманизм» в его расширительном значении, как способ «касания Мирам Иным».

Судя по сравнительно-историческим материалам, явления шаманизма в той или иной мере и обличье были свойственны всем народам, и нет оснований считать, что славяне были исключением. Восточные славяне, как и все другие народы, имели своих мистиков-экстатиков (ведунов и ведьм). Нельзя, разу­меется, говорить о нашем шаманизме в том же смысле, что о шаманизме сибирском, алтайском или лапландском, т.е. о шаманизме в его собственном строгом значении, в его «чистом» виде.

Если же понимать под шаманизмом всякое феноменально-экстатическое, медиумически-трансовое, сомнамбулически-лу­натическое проявление скрытых сил и способностей человека, обусловленное нахождением его в особом, исключительном психофизиологическом состоянии, то обнару­жится немало «шаманских» черт и в религии наших Языческих Предков. Древнее Язычество восточных славян сохранило значительное количество проявлений, которые можно считать «шаманскими», если, опять-таки, говорить о шаманизме в широком значении слова.

* * *

Что такое шаманизм, или шаманство? Что собой представляет этот своеобразный религиозный культ, который знали самые разные племена Земли и который по сей день сохранился у многих народов?

Вопрос этот многократно ставился в научной литературе, и решал­ся он почти всегда по-разному. Вот уже несколько веков над феноменом шаманства безуспешно бьются тысячи исследователей, предлагая мно­жество разновидностей взаимоисключающих суждений и предположений.

Научная литература по шаманству огромна и изобилует спорными и подчас крайне противоречивыми мнениями, не говоря уже о том, что попытки наивно-рационалистически объяснить феномен и дать ему сколько-нибудь разумное толкование с позиций современной науки вы­глядят, мягко говоря, бледно. Кроме того, подавляющее большинство из них касается, в основном, лишь внешней стороны шаманского «ис­ кусства».

Шаманизм, который можно назвать палеолитическим Язычеством[18] , – это, пожалуй, наиболее загадочный, наиболее малоизученный, наибо­лее третируемый и гонимый изо всех доживших до наших дней религиоз­ных культов. О подлинном шаманизме известно очень немногое, но и это немногое искажено, как и всё то, что касается древнейших немоноте­истических религий. Мы видим в ночном озере отражение Луны, лунного света. Но Луна лишена собственного света; её свет – это отражённый свет Солнца. И мы видим в воде отражение отражения. Так и с перво­бытной культурой. Впрочем, как известно, всякое сравнение хромает, и потому сказанное может служить только подспорьем для уяснения всей сложности вопроса, отнюдь не притязая на что-либо большее.

Много написано и о современных проявлениях шаманизма, однако мало кто повествует о них так непредвзято и правдиво, как, например, Фарли Моуэт в «Людях оленьего края».

Фундаментальный теоретический труд «Шаманизм», принадлежащий перу известного румынского религиоведа Мирча Элиадэ, содержит огром­ное количество собранных им материалов, однако автор, довольствуясь описательной стороной феноменов, даже и не пытается вникнуть в их сокровенную, ноуменальную суть. К тому же вывод, который делает исследователь, выглядит довольно искусственным, произвольным и малоубедительным. В конце книги Элиадэ пишет, что «шаманизм следует считать архаической техникой экстаза, в основе которой заложена пер­вичная идеология – вера во Всевышнее небесное Существо, с которым можно поддерживать прямые отношения путём вознесения на Небо» (М. Элиадэ. Шаманизм. С. 464).

Сие заключение есть не что иное, как дань модной в те годы клерикальной теории так называемого «прамонотеизма», стремящейся увязать это «Существо» с представлением о некоем надприродном патри­ архальном боге-творце. Этнограф Э. Лэнг и католический патер В. Шмидт, предложившие эту теорию, полагали, будто первобытная религия (до позднейших наслоений) в сущности признавала и почитала единого небес­ного бога-отца-творца, подобного библейскому Иегове. Но эти церков­ные домыслы лишь пытаются выдать желаемое за действительное. Естест­венная Языческая религия не знала ни «бога-отца», ни «творца Неба и Земли», а почитала Единой Самобытной Одухотворённой Сущностью САМУ МАТЬ-