всегда выступала Женщина.
Предания эти указывают на первенствующую культовую роль женщин в глубокой древности; на то, что шаманство появилось впервые именно как женское шаманство во времена материнского рода.
Чем архаичнее (т.е. чище, естественнее) культ, тем большее место в нём занимают женщины (сравните с позднейшими монотеистическими конфессиями).Шаманство в хорошем смысле слова, как традиция целительства и прорицания, исторически восходит к материнскому общинно-родовому строю (так называемому матриархату) и соответствующим ему первобытным религиозным представлениям, связанным с почитанием живородящей Матери-Земли и вообще сакрального Женского Начала во Вселенной.
Тогда преобладали хтонические, теллурические культы, культы Женских Божеств и женские олицетворения различных Стихий и Сил Природы, а исполнением семейно-родовых и общеплеменных свещеннодейств вершила Женщина, чей магический престиж и незыблемый авторитет основывался на преемственности полученного некогда от самой ВЕЛИКОЙ МАТЕРИ-ПРИРОДЫ откровения.
Женщина продолжает Род; поэтому она ближе к могущественным Духам-Покровителям и ей ведомы вести «оттуда». Самыми сильными матёрыми шаманами первозданной Высокой Архаики были женщины – избранницы Духов. Валькирия – оборотень Фрейя – научила Одина чародейству, а в наших волшебных сказках героя учит Баба-Яга – тоже могучий шаман – оборотень в наиболее подлинном своём выражении.
Поэтому и в позднейшую эпоху отцовского рода (патриархата) шаман-мужчина во время камлания стремился уподобляться женщине и подражать ей и в поведении, и в одежде, и в причёске.
В шаманском одеянии целого ряда народов нередко встречались и встречаются признаки женской одежды, в особенности головной убор. Вплоть до настоящего времени некоторые шаманы-мужчины заплетают волосы в косы, а перед камланием распускают их (волосам, особенно женским, издревле приписывалась особая магическая сила). Эти шаманы надевают также женский ритуальный наряд (шаманскую юбку и кофту) или изображают на своей обрядовой одежде женские груди, дабы показать женскую сторону своего естества, облегчающую общение с Духами.
Такое символическое превращение пола есть не что иное, как пережиток, свидетельствующий о том, что в древнейшем шаманизме преобладающее значение имели женщины – МИСТИЧЕСКИЕ САМКИ, – опирающиеся на свою врождённую шаманскую силу.
Известно, что древние германцы ещё в первые столетия н.э. сохраняли многие, весьма сильные остаточные явления материнско-родового общества. Особенно это прослеживалось в северо-восточных землях, где продолжали почитать Богиню Нерту – Мать-Землю. Именно здесь, в племени наганарвалов, обряды исполнял жрец, одетый, по словам Тацита, в женское платье (Германия, гл. 43). Что имел в виду Тацит, сам же писавший, что «верхняя одежда у всех (простых германцев) – короткий плащ»? Очевидно, жрец носил более длинную, чем все другие, одежду, наподобие белых мантий жриц из войска кимвров.
Любопытно, что одна из миниатюр известной Радзивиловской летописи (1071 г.) изображает Волхва, одетого в длинное до пят белое одеяние с широкими рукавами и с множеством крупных пуговиц-оберегов. На оплечье – плохо различимый, по-видимому, солярно-свастичный орнамент. Волхв длинноволос, но безбород, а стоящие за ним его сподвижники – в более короткой одежде и с более короткими волосами.
Хотя иудохристиане и считали женщину существом изначально низшим, неполноценным и нечистым, a Язычество – дьявольщиной, они многое оттуда заимствовали. Е.П. Блаватская в «Изиде без покрывала», указывая на чрезвычайное сходство или даже идентичность церемониальных одеяний церковников и свещеннослужителей архаичных Языческих культов, пишет, что «древняя епитрахиль епископа является женским знаком, когда его носит жрец во время богослужения».
В «Повести временных лет» под 1071 г. записано: «В те же времена явился волхв, одержимый бесом».
Как считает Н.Н. Велецкая (Языческая символика славянских архаических ритуалов. М., 2003. С. 75), «бесование» волхвов, о котором говорится также и в других местах летописи, «указывает на ритуальные действия. С уверенностью можно полагать произнесение нараспев ритуальных текстов, сопровождающихся ритуальными движениями в виде кружений, приплясываний, может быть, наподобие экстатических верче ний болгарских нестинарий».
Известно, что соседствующие со славянорусами финно-угорские племена практиковали шаманство. В.Н. Татищев в «Истории Российской» (т. 1) передаёт летописный рассказ: «Приключилось некоему новго родцу приитти в Чудь, и прииде к кудеснику, хотя волхвования от него. Он же по обычаю своему нача призывати бесы во храмину свою. Новгородцу ж седящу на празе храмины тоя, кудесник же ляже, оцепенев, и шибе им бес…». Изображение кудесника, лежащего в самогипнотическом трансе, есть на миниатюре Радзивиловской летописи.
«Что и славянские волхвы шаманили, я заключаю из упоминания в наших поучениях «вертимого плясания», как самого ненавистного», – пишет Аничков в книге «Язычество и Древняя Русь», имея в виду церковные поношения Язычества. Однако нигде, ни разу в них не говорилось о том, что плясали именно Волхвы. Нет об этом никаких упоминаний и в других исторических источниках, как справедливо отмечает А.А. Белкин в монографии «Русские скоморохи» (М., 1975).
В любом случае, самозабвенная экзальтация Волхвов не была похожа на шаманскую одержимость. Вдохновенному визионерству Волхва, если он истинный и прирождённый, а не просто следствие аномального развития человеческого психофизиологического организма, чужд всякий чрезмерный религиозный фанатизм, искусственное возбуждение, истязание плоти и т.п.
Религиозные переживания Волхва, связанные с расширением границ восприятия, почти всегда имеют экстатически-трансовый характер, но это – не шаманская магическая «техника экстаза» и не камлание, а проникновенное мистическое созерцание, проистекающее из естественного источника[25].
Волхв не впадал в полное беспамятство; оставаясь в полубессознательном как бы забытьи, он не терял совершенно сознания всего окружающего. Ведовской транс являлся скорее не каталептическим шаманским припадком, а состоянием восторженного исступления. Транс был призван помочь ослабить телесные узы и приблизиться к восприятию сверхчувственного мира через экстаз[26]. На это указывают сохранившиеся в нашем языке архаичные обороты речи: «выйти из себя» (т.е. покинуть на время в какой-то мере свою плотную оболочку), «пребывать вне себя», «прийти в себя» и т.п., имевшие некогда вполне прямой ведовский смысл.
Такое состояние, погашая частично или даже полностью головное, чувственное сознание, возвышалось до степени экстатического видения, проникающего за пределы явного мира. Видения, словно в тумане проходящие перед внутренним взором ясновидца, были настолько реальными (насколько видение может быть вообще реальным), что впоследствии ему даже казалось, что всё это он видел наяву своими смертными очами; теми очами, которыми он смотрит на вещи материального мира.
Летописец не сообщает, и мы не знаем, не будем гадать, в каком состоянии находился Волхв, предрекший Олегу смерть от любимого коня. Одно можно сказать с уверенностью: прежде чем дать ответ на вопрос князя, Волхв (даже самый сильный) должен был погрузиться в сумеречное состояние сознания большей или меньшей глубины. И потому прорицание не могло произойти так просто, как в известном стихотворении Пушкина. И это тот случай, когда гениальная поэтическая интуиция не помогла.
Объективным основанием возможности естественного ведовства является существование ВСЕЛЕНСКОГО БИОПОЛЯ.
Всё сущее в Мироздании объединено полевыми (энерго-информационными) симпатическими связями в единый Сверхорганизм – ЖИВУЮ ВСЕЛЕННУЮ.
Эта всепроникающая полевая субстанция одухотворяет и наполняет собою, то есть Жизнью, всю Природу. Биотоки, пульсирующие и связующие этот Космический Организм, образуют многослойное, но единое СИЛОВОЕ ПОЛЕ[27].
Все мы – тонкие колоски этого ВСЕМИРНОГО СИМПАТИЧЕСКОГО ПОЛЯ.
Находясь в особом состоянии расширенного сознания, обусловливающего возможность ведовства, человек непосредственно, в силу органического сродства и сопричастности полевой природы своей души
