– Надо осмотреть на всякий случай весь поезд… – задумчиво произнес Путилин.
Мы обошли все вагоны. Не было ни одного уголка, который не был бы осмотрен нами.
Увы, поезд был пуст, совершенно пуст!
Мы прошли всем дебаркадером. Всюду стояли жандармы, оберегая выходы и входы.
У каждого вагона находились опытные агенты, мимо которых должны были пройти пассажиры.
– У дверей третьего класса в момент выпуска публики будет стоять X. О, он молодчина! Он не пропустит ни одного подозрительного лица… – возбужденно проговорил Путилин.
Мы вернулись в зал первого класса.
Тут было не особенно много пассажиров. Мой друг зорко всматривался в лица мужчин и женщин, одетых по-дорожному, с традиционными сумками через плечо.
Особенное внимание привлекал высокий рыжий господин с огромными бакенбардами, с чемоданом в руках.
Это был тип англичанина-туриста.
– Пора выпускать публику садиться в вагоны! – незаметно шепнул начальник станции.
– Выпускайте! – также тихо ответил Путилин.
Путилин встал у выходных дверей, не спуская пристальною взора с выходящих пассажиров. Прошел один, другой, третья…
– Скажите, пожалуйста, который час? – по-английски обратился Путилин к высокому рыжему джентльмену.
Тот удивленно вскинул на него глазами.
– Виноват, я не понимаю, что вы говорите! – холодно бросил он.
Пассажиров больше не оставалось.
Дверь была моментально заперта на замок и отдан был приказ выпускать «с осмотрительностью».
Публика почти вся уже расселась по вагонам.
– Его нет! – на ходу бросил Путилину X, дождавшийся выпуска последнего пассажира из зала третьего класса.
– Садитесь при последнем звонке в вагон первого класса, там – рыжий господин с черным большим чемоданом. Не спускайте с него глаз. Следуйте по пятам. Мы будем обмениваться депешами, – тихо проговорил Путилин.
Поезд был наполнен.
Под предлогом, что кем-то из пассажиров обронен ридикюль с ценными вещами, агенты, кондукторы и жандармы вновь самым тщательным образом обшарили весь поезд. Путилин, якобы муж потерявшей ридикюль дамы, сопровождал их.
Результат был тот же: Домбровского в поезде не было, если только рыжий… До отхода поезда оставалось около девяти минут.
Когда Путилин, с довольной усмешкой обследовав все вагоны, выходил из последнего, своды дебаркадера огласились звуками стройного похоронного пения. Четыре здоровенных факельщика несли большой гроб лилового бархата.
Он в их руках мерно и тихо колыхался.
За гробом шла женщина в трауре, горько, безутешно рыдавшая. Ее истеричный плач, полный тоски, ужаса глухо раздавался под сводами вокзала.
Следом шли певчие, в кафтанах с позументами.
– Куда, в какой вагон вносить? – спросили начальника станции двое черных факельщиков, несших гроб.
– Да вот прямо – в траурный, не видите разве? – недовольно буркнул начальник станции. – Точно в первый раз.
Гроб внесли в вагон. Вновь раздалось заунывное пение.
Путилин, человек в высокой степени религиозный, стоял у печального вагона без шляпы на голове.
Чувствительный и добрый, как все талантливые, благородные люди, он с искренним соболезнованием обратился к даме в трауре.
– Простите, сударыня… Вы так убиваетесь… Кого вы потеряли?
И Путилин указал на гроб, вносимый в траурный вагон. Прелестные, заплаканные глаза молодой женщины посмотрели сквозь черный креп на Путилина.
– Мужа… Я потеряла мужа, моего дорогого мужа.
Она заломила в отчаянии руки и, поддерживаемая каким-то почтенным седым господином, вошла в вагон 1-го класса.
– Третий звонок, – отдал приказ начальник станции.
– «Со святыми упоко-о-ой»… – грянули певчие под звуки станционного дребезжащего колокола.
Поезд стал медленно отходить.
