– Не можете ли вы рассказать мне что-нибудь о вашем последнем свидании с молодым графом?
– Он приехал к нам к обеду. Как и всегда, был бесконечно нежен с моей дочуркой, но я заметил, что он находится в несколько приподнятом состоянии духа.
– Ого, он был взволнован? Вы не спрашивали его о причинах?
– Он сам со смехом бросил вскользь, что его страшно разозлил духовник.
– По какому случаю он виделся с ним?
– Он отправился на исповедь. Затем, уезжая, он сказал мне, что ему хотелось бы ускорить свадьбу, обещал приехать на другой день, но – увы! – с тех пор мы его более не видели. Мы в отчаянии, дорогой господин Путилин. Горе моей девчурки не поддается описанию. Она все время твердит, что с ним, наверно, случилось какое-нибудь несчастье. Откровенно говоря, у меня самого являются тревожные мысли.
– Скажите: старый граф любит своего сына?
– Безусловно. Но, как однажды с горечью вырвалось у молодого человека, старый надменный магнат любит не его душу, не его сердце, а в кем – самого себя. Он, Болеслав, в глазах отца – единственный продолжатель «знаменитого» рода Ржевусских, его блестящий представитель, тот, кем можно гордиться. Если вы знакомы с поразительной спесью польских магнатов, с их фанатизмом, вам будет ясна и понятна любовь старого графа к своему сыну. И вот я решил обратиться к вам. Вы, только вы один, господин Путилин, можете пролить свет на это загадочное исчезновение бедного молодого человека, которого я люблю, как родного сына. Спасите его!
Путилин сидел в глубокой задумчивости. Какая-то тревожная
мысль пробегала по его симпатичному, характерному лицу.
– Не правда ли, ваше превосходительство, вы не откажете нам с дочуркой в этой горячей просьбе?
Путилин поднял голову.
– Я нахожусь в очень щекотливом положении, господин Ракитин: вмешиваться официально в это дело мне не только неудобно, но я даже не имею права. У меня нет никаких данных для подобного вмешательства. Во-первых, заявление об исчезновении молодого графа должно исходить от отца, а не от частного лица, каким в данном случае являетесь вы; а во-вторых… в Варшаве имеется своя сыскная полиция.
– Значит, вы отказываетесь? – с отчаянием в голосе воскликнул старый барин.
Путилин опять задумался.
– Ну ладно, хорошо. Я попытаюсь. Ваше дело меня очень заинтересовало.
– Слава Богу! Как мне благодарить вас… – рванулся Ракитин к Путилину.
Глава III. Путилин в Варшаве. В замке старого магната
Всю дорогу до Варшавы мы ехали в отдельном купе 1-го класса, Путилин не спал.
Он был окружен целым рядом толстых фолиантов.
– Pater noster! Qui est in Coelum… Credo in aeternam vitam [14]… – бормотал великий, благороднейший сыщик.
– Что это, И. Д., никак ты на старости лет за изучение латыни принялся? – спрашивал я в сильном изумлении.
– Спи, спи, доктор! – невозмутимо отвечал он.
Вот и гордая, пышная столица бывшего Польского Крулевства. Мы приехали в Варшаву в те достопамятные дни, когда она глухо волновалась.
В роскошном нумере Центрального отеля, где мы остановились, Путилин принялся спешно переодеваться. Он облачился в безукоризненный длинный черный сюртук, надел крупный орден.
– Что значит этот парад, И. Д.? – спросил я не без удивления.
– Я еду сейчас с визитом.
В великолепной – с белыми колоннами – зале граф Ржевусский заставил очень долго ждать себя. Наконец послышались шаги, в зал вошел старый магнат. Не подавая руки и слегка лишь наклонив полуседую гордую голову, он холодно спросил:
– Чем обязан видеть у себя пана… пана Путилина? – Он поднес визитную карточку Путилина к самому своему носу, обидно-небрежно вчитываясь в то, что на ней стояло.
– Сейчас я буду иметь удовольствие объяснить пану… пану Ржевусскому цель моего визита… – ответил ему в тон «пан» Путилин.
Это простое «пану Ржевусскому» вместо «пану-графу», по-видимому, было равносильно для старого магната удару хлыста. Огоньки гнева вспыхнули в его глазах. Голова надменно откинулась назад.
– Я не знаю «пана Ржевусского», я знаю графа Ржевусского… – резко проговорил он с сильным акцентом.
– Равно как я не знаю «пана Путилина», а знаю ею превосходительство господина Путилина, начальника петербургской сыскной полиции, – насмешливо ответил ему Путилин.
– Попрошу вас ближе к цели. Что вам угодно?
– Прежде всего – сесть. Не знаю, как принято в Варшаве, но у нас в Петербурге я это любезно предоставляю каждому из моих посетителей-гостей.
Магнат побагровел от неловкости и гнева.
– Прошу вас… – сделал он величественный жест рукой, точно феодальный герцог, принимающий своего ленного вассала [15].
