— Да.
— Все рассказать?
— Нет, только то, что знаешь.
— Хорошо, но сначала, вот это, — Лок придвинул пиалу горячего и ароматного «Фэ», палочки, горку хрустящих «Нэмов».
— Охотно, — чистую правду сказал Потемкин, беря в руки палочки. Он ими умело орудовал. Дома, жена, могла кое-что из таких блюд сама приготовить.
— Кажется, — шутливо нахмурился и покачал головой Лок, — я вашу привычку принял: мне выпить, Георгий, хочется…
— У нас, — отозвался Потемкин, — это зовут: утопить в рюмке проблему. Примерно так.
— Давай, чтобы завтра день был… — поднимал Лок искрящийся бликами, темный напиток…
— Не напрасным, да? — подсказал Потемкин.
— Чтобы он был не «За упокой!» — вздохнул Лок, и по-русски, полную, выпил.
— В ноябре это было, — сказал он,
— Так — подтвердил Потемкин.
— Это горе! Вернулся автобус с границы. Водители привезли бумагу о том, что деньги изъяты — перевозились в нарушение правил. В нарушение — мы это знаем. А что остается, Георгий? Торговля на рынке — все, на что мы живем. А хороший товар — в Москве. Там у нас сильная диаспора, они первопроходцы-оптовики, по России. Еще при Союзе. Мы работали с ними: привычно, успешно, долго, а рухнуло все моментально. Эх, граница, граница… Мы ехали в СССР, и знали, что здесь есть одна, надежная и большая граница. Теперь вот их столько! Ломка эта, нам все поломала. Судьбы…
— И не только вам, — нашим гражданам, тоже, и гражданам той стороны. Свойство границы такое.
— Может быть. Да, водителям, кажется — им это наоборот. Нашим водителям — это уж точно!
— Так, — согласился Потемкин: Как он понимал это, — знать невозможно, как невозможно увидеть обратную сторону луны. Лок вздохнул и вернулся к теме:
— Таможенный и пограничный контроль… Мы же «невыездные». Выход один: курьеры. Водители… Ты, вообще, понимаешь, что они значат для нас?
— «Торговать без извозчиков, сударь, никак невозможно!» — писал Гиляровский, — Я представляю, Лок.
— Они, понимаешь, ближе для нас, чем другие. Ведь мы здесь не граждане — гости. Мы слепы, беспомощны здесь. Поводырь, переводчик, и личный друг — вот кто, для нас извозчик. Доверие к ним безмерно. Все через них. Как еще, Георгий?
— Понятно.
— Группами мы собирали деньги. Записка партнеру в Москву. И — конверты с курьерами, — в тех же автобусах, тем же маршрутом, на нашу оптовку. Один рейс — тридцать-семьдесят тысяч, в валюте.
— А где ваш экземпляр протокола изъятия?
— Я не знаю.
— Как? — Потемкин кивнул на ксерокс в комнате Лока.
— А зачем? Что он давал нам? Я собрал пострадавших и показал им протокол. Все поняли. Это несчастье, и все. Что поделаешь, просто несчастье!
— Но ты ж кандидат наук, ты читал его сам?
— Да. Там указано было семь тысяч. И мне, и водителям пришлось объяснять несчастным, что так написать было в наших же интересах. Что именно это позволило избежать последствий. Сумма в семь тысяч, «тянула» на административное нарушение, а вот, например десять — на уголовное. Кроме того, и водители сядут, и транспорт изымут. И — те же деньги! Мы все потеряем. Кому это нужно? Смирились… Жизнь убедила, Георгий, зачем с ней спорить?
— Потеряли всего лишь деньги…
— Ну, так, выходит…
— А штраф?
— Это наша проблема, наша была контрабанда. Штраф заплатили мы. Люди попали ведь из-за нас. Потеряли бы их… А если бы их привлекли, и вина перешла бы на нас? Они бы сказали: «Не наше! Спрятали наши заказчики, — мы же не знали!». Так? И доказывать даже не надо: деньги в конвертах, с письмами и адресами на нашем, вьетнамском… Деньги мы потеряли, как только их обнаружили. Все! Вопрос оставался в том, что теряем еще. Уголовное дело для нас — групповая смерть. Понимаешь? А что написали там: семь, или сорок — какая же нам, по большому счету, разница?
— Такие же случаи были с другими?
— Случалось. На то и таможня… И нам пришлось думать. Попытались открыть два маршрута здесь: Черновцы и Одесса. Одесса осталась, как видишь. На этом маршруте ограбили нас. А Черновцы отошли. Но Москва, все же — самое лучшее.
— Та-ак…
— А сейчас, понимаешь, после той мартовской, тяжкой потери, хотели поправить, хотя бы отчасти, дела. Отсюда — и эта поездка. Надежда, ты знаешь, — она умирает последней.
— А напоследок, как видим — и почудить соблазняет…
— Почудили, ты прав. Но ведь тысячу раз все взвесили. Водители нам обещали, что можно рискнуть. Они там, с тех пор, говорят, подыскали концы, надежные. Вот и рискнули…
— Вы, получается, снова подставили их. Крайними были бы снова они.
— Они, — согласился Лок, — И автобус бы потеряли…
— И деньги... — добавил Потемкин.
— И деньги!
Лок, помолчав, оправдался:
— Они, можно сказать, убедили нас сами. Но ведь не зря, ты же видишь, не зря обещали. Пусть их не пустили туда, но деньги они сохранили! Сами — пока мы туда добрались.
— В протоколе семь тысяч?
— Да вот он, смотри!
— Верно, — сказал, посмотрев, Потемкин.
— А остальное спасли ребята своими силами. Ухитрились… Да ведь они — герои!
И тонкость восточной этики скрыть не могла: разочаровывается Лока в Потемкине.
— А знаешь? — спросил, хмуря лоб, Потемкин, — Чему меня научили, когда я начинал?
— Нет. Откуда...
— Представь. Квартира, в которой ты не был, и люди, которых не знаешь. Кража! С чего ты начнешь? Меня так и спросил начальник. Я готов был ответить: осмотр, опрос, свидетели… В общем, что-то одно здесь важнее другого — я чувствовал. Да уж вопрос подозрительно просто выглядел. Я и задумался…
— Так что же ответил?
— Установить: а была ли кража?!
Стрессов в русской истории много…
Готовый подать, на прощание руку, Лок снова присел. Он понял, в последний момент, отчего же злится. Не на Потемкина. Злился он на себя: обманывал. Ну, не обманывал, может — скрывал. Не все говорил Потемкину. Но скрытое Локом, Потемкин отыскивал сам.
Вот почему он не спал этой ночью: боялся — отыщет Потемкин и то, чего Лок никому, никогда не сказал бы. Такое ведь есть. Нет таких в мире, кому бы скрывать было нечего! А впереди была ночь, Потемкин нашел уже очень много. Найдет остальное… Как из подвала холодом, повеяло ощущение собственной беззащитности.
— Ты сказал, что я сделал все правильно, и не жалей! — неуверенно, то ли спросил, то ли напомнил,
