может быть!».
Но было!
— В моторах сидел, скотина! — сказал Адольф, — Я вам разливал, а он, курва, поднялся. Решетку прогнул на моторах, и провалился вниз. Там и был…
— Видать, без сознания. Мы ж его в голову ранили. Крепко, видать!
— Мужики, да вы что? — простонал Адольф, —Чего не сказали?
— Так ведь не успели…
— А теперь? Что нам делать теперь?
Уверенно, мощно гудел мотор: на всю — как задал ему Ваня, «катушку»!
— Теперь нам хана, мужики! — заявил Адольф, — Катер — не велик в судно воткнемся — в лепешку размажет! А в танкер — тогда и сгорим! В крайнем случае — задохнемся в нефтепродуктах!
И в берег, на полном ходу — точно так же, не мед! Без Адольфа понятно...
Капитан, обозленный вконец, сверкнув по орбите белками и закричал:
—Что мы сидим?! Там крышка! За мной!
Зверь гремел крышкой люка. Защелки, замка изнутри, не было. Адольф сам виноват: «А на хрена? — говорил: он, — Напьетесь, запрете. А мы, не дай бог, тонуть?!».
Теперь люк надо любой ценой удержать вручную.
Четырнадцать рук мертвой хваткой вцепились в каждый выступ, трещинку и неровность плоской и гладкой крышки.
— Не уйдет, пока не порвет на части!
— А ты громче всех орал! Сидели бы тихо…
Зверь хотел посчитаться всерьез, и рвал и терзал люк со всех сторон. Крутился, цепляя боками штурвал, и катер резко — как боевой торпедный — менял курс. Перегрузки — такие же, как у пилотов, вися на руках, под крышкой, в едином пучке испытывали мужики. Всем пучком, при маневрах мотало их по сторонам.
На пределе физических сил и нервов: и та сторона, и эта. Мужики — от того, что понятно — не удержать. Зверь — от того, что локоть был близок, да недоступен —стали кричать.
Зверь ревел наверху. Мужики — внизу.
Полчаса, вряд ли меньше орали. Удар, грохот железа по камню — страшным толчком оборвали крик! Погас свет. Пучком, как огромной пулей — ногами вперед, мужики полетели в переднюю переборку. И встал, как вкопанный, катер.
Ваня выбрался первым:
— Об камень ударились… — невидимый в темноте, сказал он.
А зверь улетел за борт. Простучал по обшивке фонтан всполыхнутых им, брызг. Слышно было, как вылез на берег, и отряхнул по-собачьи шкуру. И стало тихо. Ушел!
Рядом был берег, родной и твердый, а не угроза удариться в танкер с нефтепродуктами. Вставай теперь с пола, вздохни полной грудью, живи!
— А чего мы заглохли? — спросил капитан.
Другие кряхтели, давая понять, что живы, стараясь лишнего под руку не говорить и поднимались с пола.
— Не должен был глохнуть, не «Жигули». Винт должен крутиться. И свет? В чем дело?
Засветили спичку.
Топчаны и стол, табуреты, вся мебель, и шкаф — все сбито в полете! Хлам один, рухлядь…
— Мужики, да вы что? — простонал капитан, — Вы что натворили!
— Так вместе летели, все… — возразил в темноте Пауткин.
— На меня намек, да?
— И Ваня летел вместе с нами…
— Борзота, мужики, ох вы борзота! И я, значит…
— Ну, да…
— Аккумуляторы, видно, — подумал вслух Ваня, — от удара сместило. Но свет можно сделать.
— И обшивку, — опять простонал Адольф, — об камень погнули!
Тьма зловещая смутно предостерегала, что кажется, это не все.
— Да, Адольф, ничего. Сейчас все пойдем наверх — всё починим.
— Какие дела? Да конечно починим!
— Крышку заклинило, дядя Адольф! — доложил из-под люка Ваня.
Адольф схватился за голову, потому что подумал: «А как же он улетел? Значит, вынес стекло лобовое!».
Он осел и сказал тихим голосом:
— Полундрец, мужики! Приехали! Все! — и уточнил, —Вода!
Впереди, в месту удара, под ногами журчало. Сбитая на пол мебель, потихоньку начинала плавать. Носовая часть стала медленно погружаться в воду.
Мужики, пучком, снова под крышку люка, и дружно, плечом к плечу, стали гнуть ее вверх. Крышка не поддавалась. Неимоверная тяжесть сверху, снаружи, прибила люк. И упереться с лестницы, шириной чуть больше метра, всем скопом, мужики не могли.
— Хана всем! — что еще мог сказать капитан.
— Тонем а, мужики?
Невидимый в темноте, за железом бортов, рокотал и шипел, набирая силу, ветер. Начинается шквал, в буйстве которого вырвется с неба первый осенний снег.
Бездушна, горька действительность для людей, едва переживших ледяную купель в реке.
— Мы же, вроде как сели на дно? Куда же тонуть-то?
— На скалу мы попали. А теперь садимся. И сядем до мачты. Нам хватит!
— Потемкин, какого ты! Ну, какого же хрена?! Ты же убил нас всех!
— Потемкина ты, — трезво, спокойно, как перед смертью, сказал капитан Адольф, — не трогай! Он что вам сказал? Сказал то, что видел. А повелись мы сами! Кайло — я ему лично дал в руки … Вы же сами: «Сохатый плывет! Закуски — на всех!». Вот и хватило на всех? Все закусили?!
— Однако, тонуть, когда жить бы и жить!..
— Тонуть даже лучше, чем в танкере задохнуться, или сгореть!
— Блин, говорил: всей страной разгребать придется!
Катер тонет. Бьет обшивку тяжелыми, снежными хлопьями шквал, и так далеко до рассвета. Впрочем, не все ли равно, если солнца уже никогда не придется видеть...
Есть только маленький, хрупкий как спичка, шанс: близкое дно. До него дожить бы…
— Что-то капает сверху? — тревожно сказал Пауткин.
— Нефть — простонал Адольф.
— Ты что? Какой танкер? В скале сидим!
Но сверху сочилась, струйками, каплями, нефть…
— Теперь, в любом уже случае — все! — подытожил тот, кто хотел убить Потемкина.
— Так, мужики, надо жить! — приказал капитан, — Поближе друг к другу давайте. Тепло беречь! И места держаться повыше …
Стояли на лестнице. Пятачке, на котором, в нормальных условиях, тесно вдвоем. По грудь и по горло, — кому как, — в воде. А на головы капала и струилась, удушала, солярка.
«Светает!» — жидким бельмом округлился иллюминатор. Дожить до рассвета — счастье! Будет солнце — значит, в последний момент, катер кто-нибудь может заметить.
В шесть утра, Николай Цымбалистый, начальник лесоучастка, уже на ходу, а сегодня проснулся от стука в дверь. Не участковый, не председатель — школьники.
— Дядь Коль, — сообщили они, — на рыбалку ходили, с ночевкой, а тут шквал разыгрался! Мы — обратно, а на девичьем камне — «Беркут». Утоп, дядя Коля! Утоп и винты над водой.
— Эй, есть живые?
— Да, да!!! — закричали из-под воды.
Он прибыл теперь уже с участковым, врачом, председателем сельсовета, и техникой.
