общества это было обязательным. Когда позже Он объявил, что каждый Его последователь должен 'возненавидеть' мать и отца, Он знал, о чем говорит. Новая община, складывавшаяся вокруг Него, стала Ему семьей. 'Вот матерь Моя и братья Мои; ибо кто исполнит волю Божию, тот брат Мой и сестра и матерь'. Разрыв с родными предвещал трагическую разобщенность с народом: 'новая семья' была ядром становящегося Народа Божьего.
Трудно сказать, когда именно несогласные объединились против Него. Возможно, в кратком и избирательном повествовании евангелистов этот процесс показан не столь длительным, каким был в действительности. Во всяком случае, ясно, что Иисус во многом преуспел, если, конечно, мерить успех количеством слушателей, широкой известностью и восторженной молвой. Хотя, как сообщают, в родном городе 'И удивился неверию их'. 'Пророк, — сокрушенно говорил Он, — в своем отечестве чести не имеет'. Он горько сожалел о постигшей Его неудаче в городах Галилеи — в Капернауме, Вифсаиде, Хоразине. Там Он не нашел в людях раскаяния — 'изменения сердца', как не нашел веры в Назарете. Должно быть, Он приобретал популярность, но не веру, не раскаяние. А у популярности, как мы увидим, были свои издержки.
Однако неудачу Он потерпел не во всем, даже с Его собственной точки зрения. Многие галилеяне услышали Иисуса и сделались Его учениками — они всей душой приняли Его учение, хотя и не всегда оставляли свои обычные занятия. Из круга этих людей вышли самые близкие ученики, которые сопровождали Его в странствиях и предоставили себя в Его распоряжение. Когда пришло время, Он поручил им активное служение, послав нести людям Радостную весть о том, что 'Царство Бога близко'. Очевидно, Он хотел поставить как можно больше людей перед выбором, который эта весть несет в себе.
В моем описании это напоминает 'вербовку'; но, разумеется, Иисус не убеждал людей 'присоединиться' к Нему, не 'вносил их в список'. Он собирал их в Новый Израиль. В это же самое время искало поддержки еще одно движение — национально-освободительное движение зелотов. Несколькими годами раньше хребет его был сломлен военной силой, и оно ушло в подполье. Как нам известно, зелоты не имели тогда ни организации, ни предводителей. Однако время от времени они бунтовали, а значит, силы их были не совсем уничтожены. В Галилее сложилась благоприятная обстановка для пропаганды их идей, особенно среди беднейших слоев населения. То были те же самые люди, которые слушали Иисуса. В какой-то мере и Иисус и зелоты говорили на одном языке. Как пишет Иосиф Флавий, зелоты не признавали римского владычества, ибо 'считали Бога единственным Господином и Повелителем', и предпочитали терпеть неописуемые мучения, нежели 'признать Господином какого-либо человека'. Уже одно это напоминает идею Царства Божьего, требующего верности только Богу. Таким образом, оба движения почти соприкасались, а возможно, даже соперничали. По крайней мере один из зелотов перешел в другой лагерь и сделался близким приверженцем Иисуса. Можно не сомневаться, что среди более широкого круга учеников Иисуса были и другие люди, ранее принадлежавшие к зелотам. Как сообщает евангелист Лука, после смерти Иисуса один из Его последователей сказал с горечью: 'А мы надеялись, что Он есть Тот, Который должен избавить Израиля'. Похоже, тех, кто полагал, будто Он действительно может освободить народ, было немало.
Об этом необходимо помнить, рассматривая эпизод, в котором, как мы покажем, деятельность Иисуса в Галилее достигла своей высшей точки, и анализируя развязку этого эпизода. Ученики, посланные Им сообщить людям Радостную весть, вернулись из своих странствий а может, из последнего странствия - с рассказами о своих успехах. Но Иисус чувствовал себя как-то неспокойно. Он сказал им в ответ: 'А теперь отправляйтесь куда-нибудь в безлюдное место, побудьте там одни и немного отдохните'. Возможно, временный уход был нужен не только для отдыха. На лодке они переплыли озеро и тут увидели, что отдохнуть им не придется. Передними была большая толпа народа, тысячи четыре или пять. По словам евангелистов, Иисус увидел, что толпа эта 'как овцы без пастуха' — скопище людей на распутье, без предводителя. В тот момент Он предпочитал избегать встреч; но при виде толпы Ему 'стало их жалко'. Так повествует евангелист Марк, добавляя: 'Он стал их многому учить'. По-видимому, Иисус беседовал с толпой, рассказывал людям о себе, стремясь, чтобы они Его поняли. Продолжалось это до самого вечера.
Происшедшее дальше — одно из самых загадочных мест в Евангелиях. Должно быть, этот рассказ занимал важное место в предании, поскольку его передают нам все четыре евангелиста, а Марк и Матфей приводят даже по два варианта, которые отличаются друг от друга лишь незначительными деталями. Коротко говоря, Иисус накормил всю толпу пятью хлебами и двумя рыбами (или соответственно семью хлебами и 'немногими' рыбами). Ни одна из попыток рационально объяснить это событие не выглядит убедительной. Но, может быть, стоит заметить, что оно представлено не столько как чудо, сколько как тайна. Евангелия не говорят, что люди были 'изумлены', 'поражены' или 'онемели' (так обычно описывается реакция людей на чудесное). Сказано только, что они 'не разумели'. Иоанн, как обычно, приводит длинное рассуждение, толкующее тайну. Это ряд вариаций на одну тему, восходящую к Тайной Вечере, когда Иисус преломил хлеб со своими учениками и сказал: 'Это Мое Тело'. (У Иоанна фраза приведена в несколько ином переводе с арамейского: 'Хлеб, который дам Я, это плоть Моя'). Трапезу пятитысячной толпы евангелист показывает нам как прообраз священной трапезы, во время которой Иисус отдаст себя ученикам, — той трапезы, что увековечена в ритуале преломления хлеба, принятом раннехристианской Церковью. Молитва, произносимая при этом, по одному из наиболее ранних богослужебных канонов, гласит: 'Ты, Владыка Вседержитель, создав все, ради своего имени дал людям пищу и питье на пользу, чтобы они благодарили Тебя; нас же благословил духовною пищей и питьем и жизнью вечной через Твоего Отрока (Служителя)'. Так понимал Иоанн умножение хлебов. В Евангелии от Марка язык, которым оно описывается, настолько сходен с описанием Тайной Вечери, что ощущение смысловой близости обеих еден возникает само собой.
Однако такое объяснение не дает
