задохнулась.
— Подвиньтесь-ка, — приказал он и, приподняв одеяло, улегся рядом.
Под одеялом сразу стало холодно. Джулиана чувствовала, как тело Раймонда изнывает по теплу. Она укутала Раймонда по самую шею и строго сказала:
— То, что вы сделали. — сущее безумие. Вы простудитесь.
Они лежали на пуховой перине рядом. Вблизи он был такой красивый, что у нее перехватило дыхание. Ей неудержимо хотелось припасть к его губам, попробовать, каков он на вкус. Однако не хватало мужества.
Он улегся с ней в постель, потому что хотел доказать родителям, что их брак фактически уже состоялся. Тем самым он как бы говорил им: «Видите? Вы опоздали».
Все это так, но Джулиана понимала и другое:
Раймонд нуждается в утешении. Родители, которым следовало бы окружить его теплом и заботой, всю жизнь оскорбляли и преследовали его. Она видела, как нелегко дается ему борьба с отцом и матерью. Джулиана готова была бы утешить и пригреть его.
Но какой ценой? Погладить его? Но ведь они наедине, лежат в кровати, и он наверняка поймет ее неправильно. Ему захочется большего. Но готова ли она к такому шагу? От одной мысли у нее закружилась голова.
Прав сэр Джозеф: трусиха — она и есть трусиха. Она отогнала прочь мысль о сэре Джозефе. В последнее время старый рыцарь что-то не показывался ей на глаза. А стало быть, о нем пора забыть. Еще лучше будет, если она докажет, что сэр Джозеф не прав.
— Как вам не стыдно, — дрожащим голосом укорила она Раймонда. — Вы же заработаете лихорадку! И что я тогда буду делать?
— Как что — лечить меня отварами и снадобьями.
— Я больше верю в силу молитвы.
— А я как раз молюсь, чтобы вы пододвинулись ко мне поближе.
Руки Джулианы жили собственной жизнью. Против воли хозяйки, словно притянутые магнитом, они коснулись его живота. Кожа была такой холодной, что Джулиана отдернула руку. Раймонд не пошевельнулся. Джулиана осмелела и положила ладонь ему на талию. Тогда Раймонд лучезарно улыбнулся, приподнялся и наклонился над ней.
О, как он жаждал эту женщину! Она видела это, видела и ощущала страх, но совсем не такой, как в момент их первой встречи. Тогда она страшилась его так, как страшатся мужчины девственницы. Теперь же ею владел страх чисто женский — вдруг она окажется недостаточно хороша для такого умопомрачительного красавца?
Когда Раймонд наклонился, чтобы ее поцеловать, Джулиана зажмурилась. Она не сопротивлялась, не брыкалась, а послушно подставила губы — точно так же, как делала когда-то в годы супружества.
Однако, в отличие от покойного мужа, Раймонд остался недоволен. Коснувшись ее холодных, неподвижных губ, он снова откинулся на подушку.
Джулиана немного подождала, но с его стороны никаких действий не последовало. Тогда она робко спросила:
— Я вам не нравлюсь?
Он скрестил руки на груди и, обиженно надув губы, пробормотал:
— Интересно, что это вы так плотно сжимаете рот, когда я вас целую?
— А как же иначе? — удивленно рассмеялась Джулиана. — Держать его открытым, что ли?
Он развел руками:
— Вообще-то да.
Она села на кровати.
— Не может быть!
Раймонд смотрел на нее как-то странно — не то насмешливо, не то недоверчиво.
— Но так целуются у нас во Франции.
— Мало ли что, — обиделась она. — Французы, между прочим, и улиток едят.
Раймонд звонко рассмеялся:
— Знаете, не все французские обычаи плохи.
Джулиана была возмущена, но любопытство возобладало:
— Как же они целуются?
Он ответил не сразу, а когда заговорил — голос его звучал мечтательно.
— О, француженки умеют целоваться…
Джулиане показалось, что когда-то давно в чудесном сне все это с ней уже происходило. Может быть, и сейчас она видит всего лишь сон? Тогда нечего и бояться…
Она протянула руки, чтобы обнять его за шею, но Раймонд быстро взял ее за запястья.
— Не надо! — резко сказал он. — Я не люблю, когда меня трогают за шею.
Джулиана смутилась, прикусила губу, а он положил ее руки себе на грудь:
— Лучше вот здесь.
С лукавой улыбкой он положил ее руку туда, где волосы росли гуще, щекоча ее ладонь.
Ей неудержимо хотелось поцеловать его, но Джулиана не осмеливалась.
Никто никогда, еще не целовал ее так, чтобы закружилась голова. Однажды она видела, как конюх целуется с молочницей, — этим ее сведения о страстном поцелуе и исчерпывались. Конечно, иногда ей случалось целовать отца, кого-то из служанок, мужа — но поцелуй всегда означал для нее не страсть, а просто ласку.
Джулиана осторожно прижалась к Раймонду и удивилась тому, что это совсем не страшно. Он ничего от нее не требовал, был бесконечно терпелив, и это придало ей мужества.
Прижавшись щекой к его щеке, она прошептала:
— Сэр Раймонд…
— Да, миледи? — тоже шепотом ответил ои.
— Возможно, мои слова покажутся вам неучтивыми и даже дерзкими…
Нет, она на это не способна.
— Требуйте от меня, чего хотите.
Он смотрел на нее своими проницательными глазами, и Джулиана стушевалась.
— Нет, ничего.
— Умоляю, приказывайте.
Эти учтивые слова были сказаны так искренне, что Джулиана снова осмелела.
— Я бы хотела вас поцеловать. По-вашему…
— Что ж, это для меня большая честь.
Честь? Должно быть, он неточно выразился, подумала Джулиана. Она облизнула пересохшие губы, потом еще раз, глубоко вздохнула и отчаянно приникла к его рту. Удар получился весьма ощутимым, и Джулиана растерялась, не зная, что делать дальше.
Когда его холодные губы шевельнулись в ответ, Джулиана немного успокоилась. Однако Раймонд, кажется, ожидал от нее чего-то большего. Чем вызвала она его недовольство в прошлый раз? Он не спеша, постепенно увеличивал напор, и, когда она попыталась сомкнуть губы, у нее ничего не вышло. Задыхаясь, Джулиана оттолкнула его и испуганно захлопала глазами.
Тогда Раймонд провел пальцем по ее губам и предложил:
— Еще разок.
Во второй раз получилось лучше. Джулиане, пожалуй, даже понравилось. Когда его язык проник в ее рот, она возмущенно выпихнула его своим языком, а Раймонд в ответ почему-то застонал.
Джулиана снова дернулась и непонимающе уставилась на него.
Вид у Раймонда был престранный: грудь тяжело вздымалась, а пальцы как бы ненароком подобрались к тесемкам ее рубашки.
— Ну как вам французский поцелуй?
Не успела она опомниться, как он уже стянул с нее рубашку через голову. Проделано это было так ловко, что Джулиана просто диву далась. Он и дальше действовал столь же решительно и безошибочно —
