– Но не возьмешь меня, пока мы не обменяемся клятвами?
– Нет.
– Ты чертовски странный мужчина.
Милфорд протянул руку и коснулся кончиками пальцев спины Эстер.
Она застонала и выгнулась, словно кошка. Он убрал руку.
– Я уже сказал.
В темноте раздавалось тяжелое дыхание Эстер.
– А если я дам тебе клятву… нам все равно нужно будет ждать венчания? – спросила она.
– Ждать для чего? – Милфорд недолго раздумывал над этим вопросом, ответ на него дал ему предмет, зашевелившийся у него между ног. – Я думаю, что супружескую жизнь можно начать и не дожидаясь венчания.
Темнота не помешала ему почувствовать, что Эстер улыбается.
– В таком случае, – Эстер медленно закинула свою тяжелую ногу на бедро Милфорда, – начнем, пожалуй.
– Начнем, – согласился Милфорд, обхватывая Эстер одной рукой за шею, а второй – пониже спины. – Будем считать, что мы обменялись клятвами.
И, не дожидаясь ответа, прильнул к губам Эстер, зная, что поладить с такой женщиной, как она, можно только при помощи решительных действий.
Эллери – уже слегка под мухой – крепче прижал к груди бутылку вина и принялся внимательно отсчитывать двери спален, выходящих в коридор Северной башни. Первая… вторая… третья справа. Он остановился и на всякий случай пересчитал их еще раз. Час был предрассветным, когда трудно сказать, что это – очень поздняя ночь или очень раннее утро. Во всяком случае, Эллери мог не беспокоиться о том, что кто-то может увидеть его сейчас в этом полутемном коридоре. Да, вот она, третья дверь справа… И это точно Северная башня. Селеста дала ему точный адрес, и на этот раз Эллери удалось попасть именно туда, куда он стремился. Большая удача.
Сладкая маленькая Селеста. Прелестная дочка садовника. Кто-то должен с ней поговорить, не так ли? Сказать, что она должна выйти за его дорогого братца, за Гаррика, чтобы сделать его жизнь невыносимой. Черт его знает, отчего Эллери так хотелось превратить жизнь Гаррика в кромешный ад, быть может, он надеялся на то, что хотя бы это сможет немного унять его душевную боль – неожиданную и сильную. Свою жизнь Эллери считал конченой, а помолвку с Патрицией – расторгнутой навсегда.
Но кто привел его к краху? Конечно же, Селеста. И теперь Эллери намеревался отплатить ей той же монетой.
Он подумал о том, что всегда был неудачником, и горько усмехнулся.
Эллери повернул дверную ручку, сделав это настолько тихо, насколько ему позволяло его состояние, и проскользнул в темную спальню. С легким щелчком закрыл за собой дверь. Что-что, а прокрадываться в чужие спальни Эллери умел с ранней юности. Даже в самом пьяном виде. Даже с закрытыми глазами.
Он и сейчас прикрыл ненадолго глаза, а когда вновь открыл их, то они стали различать очертания предметов, находящихся в темной комнате. Диваны, столики, кресла. Эллери озадаченно нахмурился. Это оказалась гостиная, примыкавшая к спальне. Спальня с гостиной? Не слишком ли шикарные апартаменты для скромной дочери садовника?
Эллери неслышно прошел по толстому ковру и заглянул в спальню. Она оказалась большой, с удобными креслами, с камином, в котором догорали тлеющие угли, и с кроватью возле окна. Кровать тоже была большой, с низким бархатным балдахином. В дальнем углу спальни тускло горели сальные свечи, зажженные в медном канделябре.
Эллери быстро окинул все это опытным взглядом, поставил свою бутылку на туалетный столик – в подобных ситуациях лучше, когда у тебя развязаны руки, – и на цыпочках подкрался к кровати. Раздвинул полог, склонился над лежащей в кровати женской фигурой… Внезапно из-под одеяла высунулась рука, схватила Эллери за рубашку и рванула так, что тот потерял равновесие и, беспомощно взмахнув руками, ткнулся лицом в край матраса.
– Что тебе нужно в моей комнате?
Эллери удивленно моргнул, сплевывая прилипшую к языку шерстинку.
Это голос Патриции. Или он ослышался?
Эллери осторожно разлепил веки. Да, это точно Патриция, и, судя по всему, она была вне себя от гнева.
– Ведьма, – сказал Эллери, имея при этом в виду Селесту, направившую его в эту спальню.
– Это я – ведьма? – по-своему истолковала его слова Патриция. – И ты смеешь называть меня ведьмой после всего, что наделал сам?
– Я еще ничего не наделал, – пробормотал он, но эти слова явно не успокоили Патрицию.
На ней была белая ночная рубашка с кружевами, и сквозь тонкую ткань просвечивала золотистая нежная кожа.
– Ты ухаживал за мной. Заставил влюбиться в себя. А сам скрыл от меня, что у тебя есть дочь.
– Я так и сказал Трокмортону, что ребенок погубит все дело, – простонал Эллери.
– Не смей так говорить о славной маленькой Кики!
Эллери и не подозревал, что синие глаза Патриции могут быть такими выразительными.
– Она не виновата в том, что ее отец – бабник и бездельник, – добавила она.
