улице же говорить такие вещи. Счастливо, прокурор Рустак!
В библиотеке у Магды был свой уголок: в тупичке между книжными стеллажами поставили маленький диванчик, где, невидимая, она проводила долгие часы в ожидании Фирсоффа - и не мешает, и рядом.
Жилось бывшей прачке во дворце не очень уютно: всё время на виду, под пристальными взглядами чужих людей, которые были ниже её по положению, но выше по рождению - поэтому на дружбу рассчитывать не приходилось. И каждый промах, каждое простецкое словечко, сорвавшееся с её губ, становились предметом всестороннего обсуждения, и насмешливые взгляды преследовали её по всему дворцу.
Она много и упорно училась, чтобы не выглядеть рядом с мужем круглой дурочкой - то, что Фирсофф получил от Короны вместе с памятью прошлых королей, ей приходилось постигать самой, а возраст - уже было пятьдесят пять - только затруднял её обучение.
Не сразу, не за один день, но она добилась если не любви, то уважения придворных. Прислуга же её просто обожала.
Сейчас, сменив бальное платье на белый махровый халат, а туфли на высоком каблуке - на уютные домашние тапочки, она, забравшись с ногами на диванчик, подводила итоги благотворительного сбора.
Сумма оказалась невероятно большой - около двух тысяч золотых. На эти деньги можно столько всего сделать…
Магда мечтательно закрыла глаза и незаметно задремала: длинный день, проведенный в хлопотах, давал о себе знать. Но сонные видения не были тяжёлыми. Они были похожи на фейерверк: два радостных события, даже три, определяли характер её видений. Бал получился. Он прошёл легко и ярко, и ощущение праздника ещё долго будет согревать людей при воспоминании о нём. Удачно проведенный благотворительный сбор. Даяние от сердца. Собранная сумма говорила о щедрости, а значит, и о доброте раттанарцев. В этом была, и немалая, её заслуга, королевы. И самое важное - встреча с Верховной жрицей. В Апсале Магда увидела, нет, скорее почувствовала, близкого человека - такую же одинокую, нуждающуюся в дружбе, женщину, какой была сама. И мечтались Магде долгие неторопливые разговоры за рюмкой крепкого сладкого вина. Разговоры обо всём - как говорят женщины, разговоры, в которых важны не события, не факты, хотя и они небезразличны, а та эмоциональная окраска, какую обретает каждое слово, каждая мысль, высказанная или не высказанная. Этот обмен чувствами - больше, чем словами, потому что слова никогда не передают истинных чувств и истинных настроений, если за ними нет единства, родства духовного, которое легко достигается женщинами и так тяжело даётся мужчинам.
И почему-то виделся Паджеро. Она, Апсала и Паджеро - в цветущем благоухающем саду. Гудят пчелы, дурманит аромат цветов, улыбается Апсала, и Паджеро - маленький, совсем младенец, такой, каким она его никогда не знала, потому что у Паджеро тогда была мать, а у Магды - зависть и боль за свою бездетность.
Удивительным было то, что она знала: Паджеро - ЕЁ ребёнок. Не приёмыш, каким он всегда был, хотя и любила она его, и вложила в него всю свою душу. Нет, здесь, в видении, Паджеро был ЕЕ сыном, родным, выношенным, рождённым ею. И даже память об этих родах: боли, муках, неповторимом счастье, была свежа и реальна, словно настоящая, всамделешняя. И зналось, чувствовалось, что это - правда.
Потом Паджеро заговорил, и вместо Апсалы сидел уже с нею Фирсофф, и отвечал Паджеро, и спорил с ним, и не соглашался. Медленно таял цветущий сад, не оставляя после себя даже цветочных ароматов. И вместе с ним таял, растворялся в реальной жизни этот сладостный дивный сон. И от его ухода хотелось плакать, и одинокая слеза вырвалась из-под закрытых век, и поползла по щеке, пробуждая Магду своей реальной влагой, холодной мокростью на щеке и горько-солёным вкусом на пересохших во сне губах.
Королева проснулась и, оглядевшись, вспомнила - библиотека, диванчик, подсчёты, мечты и сон, оставивший глубокую тоску и что-то ещё, невнятное, непонятое…
Реальностью оказались голоса Фирсоффа и Паджеро, их спор, и Магда почувствовала неловкость - она никогда не подслушивала, и ей захотелось объявить своё присутствие. Но сколько они уже говорят, и о чём? Появиться сейчас и дать им повод думать, что сказанное раньше она слышала, и тем поставить их в неудобное положение? Или сидеть и слушать то, что ей знать совершенно ни к чему, хотя и интересно? Не вслушиваясь, она сидела и решала, как лучше поступить, когда резкий голос Паджеро заставил её, наконец, прислушаться к разговору:
- Я, Ваше Величество, настаиваю: не едьте никуда. В самом деле - Ваша безопасность - это моя работа, и я не желаю добровольно везти Вас к гибели. Я не могу обеспечить Вашу безопасность, и никто не сможет, разве что возьмём с собой всю раттанарскую армию. Хотя и это не выход - я не доверяю нашим солдатам, и погибнуть внутри кольца из солдат для Вас так же реально, как и без них.
- Паджеро, мальчик мой, - Фирсофф впервые за долгие годы обратился к своему воспитаннику, как раньше, в их прошлой жизни, когда не были они ещё разделены Короной, и не стояли между ними власть и ответственность, - Мальчик мой, - повторил король, - ты многого не понимаешь, и то, что видишь - только часть настоящего. Я тоже боюсь: Корона не спасает от обычных человеческих чувств, и мне, старику, жить хочется не меньше любого молодого, и те возможности, которые есть у меня, требуют - жить, жить, жить. Если бы я, как король, делал всё, что хочу, то стал бы тираном и самодуром. Если же буду делать только то, что необходимо власти - потеряю уважение к себе, перестану быть человеком. Весь свой срок правления я нахожусь между желаниями и долгом, и есть только очень узкая линия, словно лезвие ножа, на которой можно хотя бы частично удовлетворить обе стороны противоречивой королевской жизни. Чаще приходится жертвовать личным - долг перед государством, перед огромной массой людей, каждый из которых хочет своего - и ничего меньше, и совместная жизнь которых возможна только при взаимных уступках, добровольных или принудительных, в том или ином - этот долг не позволяет мне быть самим собой до конца. Впрочем, я не верно выразился: я не могу быть самим собой - каменщиком Фирсоффом, но я - король Фирсофф! Ведь это тоже я! Как король… Нет, не так. Как человек, носящий Корону и знающий гораздо больше любого из вас об устройстве нашего государства и всего Соргона, а это далеко не весь мир, я должен совершать иногда поступки, совершенно непонятные вам, моим подданным, результат, польза от которых становится видна не сразу, а через время, когда уже не прослеживается связь между моими поступками и результатом. Такова истина, такова моя королевская правда.
- Я уверен, что Совет Королей - ловушка, и я против твоей поездки туда, отец, - Паджеро тоже переступил через необходимость годами скрывать их родство, пусть и не кровное, но не всякое кровное родство делает людей такими близкими, как были они, - Ты не имеешь права рисковать ни собой, - и, как последний аргумент, - ни Короной!
- Знаешь ли ты - кто такой король любого из Двенадцати королевств? Как выбирает Корона короля и почему? Почему в королевских семьях не бывает детей, - увидев, что Паджеро собрался что-то возразить, добавил, - Родных, я имею в виду. Когда Алан упорядочивал мир Соргона, он видел свою главную задачу в прекращении междоусобицы среди соргонских баронов. Алан решал сложную задачу в сложных условиях - резня в Соргоне была страшная. Сначала он пытался взывать к разуму человеческому, пытался показать выборным от земель, пришедшим к нему за советом и помощью, что все беды людские от человеческой ненасытности, от желания владеть единолично как можно большим количеством всё равно чего: земли, денег, слуг. Здесь, в библиотеке, есть интересный документ - письмо одного из выборных о встрече с магом Аланом. В нём приводятся слова Алана:
'…Глупцы, поделившие землю, по какому праву вы считаете землю своей? Разве собака принадлежит блохам, живущим в ее густой шерсти? Разве комар, сосущий вашу кровь, хозяин вам? Земля была до вашего рождения, и будет после вашей смерти, и вы, умерев, сами станете землёй! Как же можете вы делить землю?'
Так говорил Алан выборным, но они не поняли его, не захотели понять. И только после этого Алан провёл границы, создав Двенадцать королевств. И дал людям двенадцать Хрустальных Корон, и все остальное: Сундуки и Знамёна. Он постарался поставить заслон от властолюбивых баронов: Корона лишала баронов возможности получить высшую власть в любом из королевств. Она препятствовала созданию новой правящей элиты, выбирая в короли бездетного простолюдина, что спасало Соргон от связанных с престолонаследием усобиц и смут.
- Да, но мятежи не прекратились: у баронов всегда находится предлог для возмущений!
- Кто знает способ управлять, удовлетворяя всех? Возможно ли это? Не думаю, что существует
