Он видел, как гибли, один за другим, гномы и стражи, и знал, что потери очень велики. Стражей вокруг короля оставалась едва половина, а гномы потеряли примерно треть своего состава.
У Индура, кроме сестры — в далёком сейчас Раттанаре, не оставалось близких людей — только приютившие его дворцовые стражи. На каждую потерю среди защитников короля болью отзывалось детское сердечко. Индур плакал от этой боли, не замечая слёз, и неотрывно смотрел, смотрел, смотрел…
Он был единственным, кто увидел замелькавшие в разрывах между конными лысые черепа — наместник решился, всё же, и отправил табун в атаку.
Едва разглядев новую опасность, грозящую королю и стражам, мальчик ухватился за барабанные палочки.
— Там-там, там, там-там, там, там-там, — выстукивал он сигнал общего наступления: «Впе-рёд! На вра-га! На вра-га!»
Сигнал подхватили все барабанщики королевской армии, и лопнула натянутая до предела струна ожидания. Королевская армия пошла в атаку.
И было солдатам невдомёк, что сигнал к общему наступлению самовольно дал перепуганный за судьбу близких ему людей восьмилетний ребёнок по имени Индур, забавный рядовой дворцовой стражи…
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Тусона барабанный бой застал, как говорится, на горячем. Командор попался на грубом нарушении дисциплины: пребывал вне оговоренного на военном совете места. Глупейшая ситуация: чуть ни с пеной у рта доказывал королю крайнюю необходимость находиться лично среди тех, кому принимать удар врага, а в нужный момент оказался в тылу своих рот, праздно беседующим с Ларнаком. То, что на положенном месте — на командной башне — всё ещё нет короля, ни в коей мере не могло служить оправданием самому командору. И ничего уже не исправишь: роты, ведомые своими командирами, двинулись вперёд, охватывая армию наместника с фланга. План Василия по поимке Безликого начал осуществляться без участия что короля, что командора.
Оно, конечно, хорошо, что командиры рот чётко понимали и главную цель битвы, и свою задачу, к этой цели ведущую: король немало времени потратил на разъяснение каждому — каждому! — командиру, как тому следует действовать. Вот, ротные и исполняли свой манёвр — согласно указаниям Василия. И что теперь командору делать? Догонять солдат, делая вид, что поторапливает отставших? А как сшибутся с врагом — проталкиваться через своих, чтобы до пустоголовых добраться и мечом успеть помахать?
В общем, все при деле. Даже Ларнак, прервав беседу, уже орал дурным голосом:
— По-о-о ко-о-оням! — в смысле, что и ему в атаку пора.
Один только Тусон оказался кем-то вроде цветка в проруби — и красивый, и пользы никакой. Попасть опять в пехоту — времени нет. Присоединиться к коннице — признать, значит, главенство над собой Ларнака. И смех, и грех — командор идёт в бой рядовым бойцом под командой лейтенанта. А, и выбора особого нет. Виноват — расхлёбывай. Хочешь в бой — иди, как есть.
— Коня мне! — крикнул Тусон коноводу. — Коня! Живее!
Коновод не успел — конь подсуетился сам, и, сидя уже в седле, командор сообразил две вещи. Во- первых, конь был не его. Под командором перебирал ногами в галопе королевский дымчатый жеребец Гром. А, во-вторых, Гром нёсся туда, где упорно сражались гномы. Туда, где затерялся в вихре боя Седобородый. Туда, где уже вступила в сражение рота Матушки — ближайшая к гномам рота Священных отрядов.
Гром выбрал не только седока, что позволяло ему принять участие в битве, но и дорогу к бою он тоже выбрал сам. Ни поводья, ни шпоры Тусона не оказывали ни малейшего влияния на поведение жеребца. Конь Гром мчался на помощь хозяину, и человек Тусон смирился с этим. Да, и какая разница, где сражаться, раз уж так опростоволосился? А, командор?
Трактирщики — люди, как правило, наблюдательные. Каждый день они исследуют своих клиентов в разных- по количеству выпитого — настроениях и ипостасях. Трактирщики сообразительны и мудры. Пусть не все, но — многие. Навыки с первого взгляда определить опасность посетителя и не дать ей, этой опасности, проявиться, грозя кому-нибудь увечьем, а трактиру — ущербом, трактирщикам присущи по роду деятельности. Потому Ларнак замечал многое и мог из увиденного сделать правильные выводы. И решения умел принимать быстрые.
Заметив краешком глаза скачущего на позицию гномов Тусона, Ларнак, прежде, чем дать конникам команду к движению, подозвал Довера:
— Сержант, со своей ротой следуйте за командором. Мне тоже за короля тревожно, но план битвы я менять не имею права. Найдите Его Величество и пособите, чем можете. А мы и без вас справимся, сэр Довер. И удачи, мой мальчик — возле короля сейчас самая рубка идёт…
Рота Разящего всё ещё выделялась малым количеством солдат — всего две сотни. Но, зато, у каждого имелся конь, сначала — с лёгкой руки генерала Эрина, затем — и стараниями Тусона, который продолжал пополнять её не спеша, с учётом молодости и малой опытности командира. За исключением двух десятков бойцов, следивших за передвижениями пустоголовых из шалашей на верхушках деревьев, рота Разящего должна была сражаться в составе конной группы Ларнака. Теперь же, по приказу бывшего трактирщика, разящие направились за Тусоном.
Так Тусон, по собственной безалаберности, воле Грома и приказу Ларнака, стал командиром почти двух сотен всадников, приобрёл цель в этой битве — отыскать короля, и вступил в бой чуть ли не в самой горячей точке — о чём и мечтать не мог, когда изнывал в ожидании. Нет, роты, конечно, тоже подчинялись ему, но там и без его вмешательства всё шло должным образом. А маленькая боевая задачка для одного отдельно взятого командора и бойцов из роты Разящего явилась Тусону, мечтающему о золотых шпорах рыцаря, истинным подарком богов.
Подарок этот, правда, сразу создал проблему — атака конницей в центре королём не планировалась. То есть, ни солдаты рот, ни гномы не ожидали увидеть свою конницу и запросто могли принять роту Разящего за противника. И со всеми вытекающими из сего факта последствиями — порубать роту, например, на капусту — вместо конницы наместника. Кто в горячке боя станет приглядываться к деталям обмундирования или выспрашивать: «свой», «чужой»? Ни сигналов, ни знаков никаких на подобный случай придумано не было. Сюрприз — он для всех сюрприз, без исключения. К тому же, у пехоты глаз на спине не предусмотрено, а надо как-то дать знать, чтобы расступились, пропуская конницу. Гром же останавливаться не собирался. Он даже бега не замедлял. А всадники роты во всём следовали примеру командора.
«Потопчем же! — рассуждал Тусон, глядя на приближающиеся спины роты Матушки. — Обязательно потопчем! Что же крикнуть, чтобы предупредить? И чтобы — поняли?»
И тут командора осенило! А король Василий окончательно утратил монополию на крик радости в бою.
— Ур-ра-а! — завопил Тусон во всё горло. — Ур-ра-а!
Бойцы роты Разящего подхватили крик Тусоновой души, и были услышаны, и были пропущены расступившейся пехотой к обалдевшим от этого крика пустоголовым — потому что, в считанные мгновения, крик «Ур-ра-а!» прокатился по всей королевской армии и не умолкал уже до завершения битвы.
Солдаты короля научились радостно сражаться. И умирать, если приходится, радостно.
— Слава богам! — отозвался Паджеро на грохот барабанов. — Всем — слушать сюда! Не отрываться! Рядов не нарушать! В ата-ку-у-у! Бего-о-ом! Ма-арш!
Раттанарский городской полк качнулся на едином дыхании, шагнул вперёд раз, другой и, набирая скорость, стал разворачиваться к центру, охватывая фланг вражеской конницы и пустоголового табуна. Видел бы этот маневр король — порадовался бы. До механического движения лысых, правда, солдатам Паджеро было ой, как, далеко, но от людей никто и не требовал точности механизмов. Как бы там ни было, но одновременное движение тысяч людей, обладающих собственным разумом, совершённое без ошибок и сбоев, смотрится очень красиво. Не зря же военные парады так привлекательны для зрителей.
