— Знаете, пан председатель, — тем же тоном продолжал Терковский, — я имел удовольствие познакомиться с вашим старым знакомым — с нотариусом Виндером. Очень милый человек!
Терковский умолк, испытующим взглядом впился в лицо Дызмы.
Никодим переспросил, не расслышав:
— Что вы сказали?
— Встретил вашего старого знакомого.
Никодим стиснул челюсти.
— Кого же?
— Пана Виндера. Очень милый человек!
— Кого? Виндера?.. Не помню. — Всю силу воли собрал Никодим, чтобы посмотреть Терковскому в глаза.
— Как?! Не помните нотариуса Виндера?!
— Нотариуса?.. Нет. Не помню.
Ответом ему, был ехидный смех Терковского.
— А он вас отлично помнит. Мы ехали с ним в одном купе; этот милый старичок много рассказывал мне о вас, о Лыскове…
У Дызмы помутилось в голове. Значит, конец? Катастрофа? Его разоблачили. Он до боли сжал кулаки в карманах. Мелькнула мысль броситься на Терковского, схватить его за эту жирную шею, складками свисающую на воротник, и душить, душить, пока эта улыбчатая рожа не посинеет. Внутренне он весь подобрался. Мускулы напряглись.
— Простите, пожалуйста, — раздался вдруг совсем рядом голос незнакомой дамы, которая мимоходом случайно его задела.
Это отрезвило Никодима.
— Какой Лысков? Что вы мне говорите?
Терковский пожал плечами.
— Чушь! Никакого Виндера я не знаю! Терковский поднял брови, флегматично стряхнул пепел.
— Разумеется, может быть, это недоразумение.
— Недоразумение… — отозвался Дызма.
— Впрочем, мы скоро все выясним. Нотариус Виндер на следующей неделе приезжает в Варшаву. Я пригласил его к себе, это очень, очень милый человек. Вероятно, он говорил о ком-нибудь, кто имеет честь быть вашим однофамильцем, может быть о вашем родственнике… Хе-хе-хе…
Ответить Дызма не успел. Концерт в гостиной закончился, и под оглушительные аплодисменты в кабинет ринулись гости и обступили собеседников.
Весь вечер Никодим сидел как на иголках. Наконец около двенадцати незаметно скрылся.
Сек мелкий дождь. Не застегивая пальто, Дызма брел домой. Придя к себе, не раздеваясь, повалился на диван.
Все было ясно.
Теперь он в руках у Терковского. Терковский не простит. Мстительный, мерзавец! С ним иметь дело — не с Бочеком!
Никодим содрогнулся.
Встал, зажег в комнатах свет, снял пальто, шляпу, фрак, принялся взад и вперед шагать по спальне. Мысли одна другой ужасней лезли в голову, на лбу выступил пот.
«Что, если убрать Виндера… Может, удастся… Ну и что дальше?..»
Раз Терковский узнал про Лысков, со следа его не сбить. Если Виндер исчезнет — Терковский сразу поймет, чьих рук это дело… Мало — выгонят, в тюрьму засадят…
«Просить об одолжении?… Тоже ни к чему не приведет».
Слишком хорошо знал Никодим, кто такой Терковский.
В голове гудело. Всю ночь он не сомкнул глаз. Мучило одиночество, бессилие. Даже Кшепицкому не расскажешь… Что делать?.. Что делать?..
К завтраку он не притронулся, велел Игнатию позвонить в банк, сказать, что сегодня нездоров и не придет. Однако не прошло и получаса, как Никодим спохватился: слух о его отсутствии может дойти до Терковского. Дызмой овладела злоба, ни за что ни про что он выругал Игнатия и пошел в банк. Там нарочно прошелся по всем отделам, заглянул к Вандрышевскому, учинил ему скандал за то, что тот опоздал с балансом, хотя накануне сам дал три дня отсрочки. Буркнул Кшепицкому «здравствуйте» и заперся в кабинете.
Дызму мучила неотвязно одна и та же мысль: поделился ли с кем-нибудь Терковский своими подозрениями. Наконец пришел к убеждению, что этот хитрец не, станет кому попало открывать свои козыри. Что он намерен предпринять? Он наверняка постарается со скандалом прогнать и его, и Яшунского, и Пильхена…
Оставался один выход: подать немедленно в отставку, не забыв о коборовском сейфе, собрать сколько удастся деньжат, взять заграничный паспорт и удрать еще до приезда Виндера в Варшаву. О браке с Ниной, конечно, не может быть и речи. Куницкого придется выпустить и как-то с ним договориться. Чтоб не жаловался.
— У, черт!
Зазвонил телефон. Кшепицкий сообщил, что приехала графиня Конецпольская и с ней еще какая-то дама. Хотят непременно его видеть.
— Скажите, что болен.
— Сказал, — ответил Кшепицкий, — настаивают, чтоб я доложил, говорят, вы их примете.
Мрачней тучи отворил Никодим двери.
— Прошу, — сухо пригласил он дам.
Вместе с Конецпольской была и демоническая Стелла.
Это только увеличило злость Дызмы.
Обе стали озабоченно расспрашивать о здоровье, советовать докторов. Наконец заявили, что недомогание, надо полагать, не помешает учителю совершить в положенный день обряд ложи. Завтра — срок. Муж Конецпольской, к сожалению, находится в имении, и единственное место для мистерии — квартира Великого Тринадцатого.
Это окончательно вывело Дызму из себя.
— Оставьте меня в покое. Мне не до этого.
— До завтра выздоровеете, — заявила Стелла тоном, не допускающим возражений. — Обязанность, налагаемая Троесветной Звездой, должна быть выполнена.
— Выздоровею, выздоровею… — отбивался, как мог, Дызма. — Я здоров, мне просто не до этого. У меня на шее важные дела.
Воцарилось молчание. Никодим отвернулся к окну.
— Учитель, — негромко спросила Конецпольская, — у вас есть какой-то неприятность?
Никодим иронически засмеялся.
— Неприятность, неприятность. Случаются такие негодяи, что на шею садятся…
— Учитель, вы сумеете справиться со всяким, — с убеждением сказала Стелла.
Никодим долгим взглядом посмотрел на нее.
— Не со всяким. Если кто, как свинья, роет под тобой яму, брешет на тебя, как собака… Норовит смешать с грязью, сжить со света…
Глаза у Стеллы сузились.
— Кто ж это такой?
Дызма только рукой махнул.
— Скажи, учитель, кто против тебя? — Стоит ли…
— Надо сказать, — прощебетала Конецпольская, — надо. Может, мы что-то придумать, какой-то средство.
— Орден Троесветной Звезды могуществен, — строго добавила Стелла.
Никодим вобрал шею в плечи и неожиданно для самого себя проронил:
— Терковский.
