На лицах обеих дам выразилось изумление. Дызма выругался про себя — стоило говорить этим бабам? Идиот!
Стелла встала, размеренным шагом приблизилась к Никодиму.
— Учитель! Твое право приказывать. Должен этот человек погибнуть?
Дызме стало не по себе: свихнулась баба!
— Учитель! — продолжала Стелла. — Должен ли он быть устранен навсегда или только на время? Приказывай!
Никодим засмеялся. Это ему показалось чем-то ребячески-глупым. Разве может эта коротконогая обезьяна с ухватками проповедника сделать что-нибудь с таким вельможей, как Терковский? Впрочем, в ту же минуту в голове пронеслось, что до приезда Виндера остается совсем немного времени. Тогда — конец всему. Как только Терковский снюхается с Виндером… Вот сделать бы так, чтобы Терковского в этот момент не оказалось в Варшаве.
Отошлите Терковского в Африку и посадите его там на дерево или отправьте к черту на рога! — заявил с горечью Дызма.
— Когда? — решительным тоном спросила Стелла.
— А хоть бы и сегодня… ха-ха-ха!.. Веселая вы женщина! Ну, не будем забивать себе голову побасенками. Так как же быть с мистерией?
Дамы категорически потребовали соблюдения положенного срока и намекнули, что несчастье неизбежно посещает того, кто не выполняет обрядов. Перед такой угрозой Дызма капитулировал и согласился второе собрание ложи Троесветной Звезды устроить у себя дома.
Вечером он поехал с Варедой развлечься в «Оазис» и, вернувшись домой, заснул мертвецким сном.
Утро началось с того, что Стелла с Лялей перевернули вверх дном всю квартиру, отданную Дызмой в их полное распоряжение. Дызма решил провести мистерию с учетом самой строгой конспирации, и почтенный Игнатий получил трехдневный отпуск. Поэтому вся тяжелая работа — перестановка мебели, возня с коврами и прочее — выпала ему на долю. Отчасти он рад был этому — меньше было времени думать о Терковском и об опасностях, связанных с приездом Виндера.
О Терковском дамы не упоминали: видимо, забыли.
«Забыли, и хорошо, — думал он. — Видно, зря вчера проболтался».
Никодим яростно передвигал мебель, перетаскивал ковры.
К вечеру он так измучился, что охотно заперся бы от всех в спальне. Но — увы! — спальня, три другие комнаты и ванная были предназначены для «паломниц».
В одиннадцать стряслась страшная беда. Оказалось, одна из дам не может приехать, так как в последнюю минуту явился ее муж. Поскольку устав неукоснительно требовал присутствия двенадцати «паломниц», дамы были в отчаянии.
Никодим тотчас предложил отложить мистерию на следующую неделю, но Стелла с возмущением заявила, что это было бы равносильно нарушению устава, что она ни за что не пойдет на это. Надо найти выход из трудного положения. Неожиданно на выручку пришла одна из дам, баронесса Вельберг: она знает девушку, которую, не опасаясь разглашения тайны, можно просто нанять на одну ночь. Это славная молодая девушка, «girl»[26] в одном из варьете; баронесса уверена, что маленькой Владе Можно доверить любую тайну.
Выхода не было. Решили пригласить маленькую Владю. Ей тотчас позвонили. Сперва она отказалась, сославшись на ревнивого друга, которому обещала приехать в дансинг. Затем уступила уговорам, подкрепленным столь красноречивым аргументом, как кредитный билет в сто злотых.
Благодаря этому мистерия началась ровно в полночь с соблюдением всего ритуала.
В час ночи, когда вызывали сатану, произошел небольшой инцидент с Владей: в полубеспамятстве она расплакалась и заявила, что хочет уйти. Насилу удалось уговорить. Выпив вина с пэйотлем, она успокоилась.
В два часа ночи гостиная председателя Никодима Дызмы совсем не походила на гостиную, тем более на гостиную видного государственного деятеля. Она напоминала скорее коптильню или римские термы и, уж во всяком случае, не имела ничего общего с обыкновенным частным домом.
Поздний декабрьский рассвет заглянул уже в щели гардин, когда все разошлись по комнатам. На поле боя остался только Великий Тринадцатый. Он сидел, прислонясь к стене, и храпел так, что стекла дрожали.
Было уже далеко за полдень, когда Никодим проснулся. Изнурен он был до крайности, в голове гудело.
Он оделся, заглянул в спальню. «Паломницы» стали просыпаться. В ванной была толчея. Одна за другой дамы прощались с Никодимом и уходили, едва волоча ноги.
Наконец Дызма остался один. Он открыл все окна; двигаясь с трудом, попробовал навести в квартире порядок.
В тот момент, когда он решил переставить пианино, в передней послышался звонок, явился Кшепицкий.
— Ого, пан Никодим! — воскликнул он смеясь. — Видно, здесь здорово погуляли.
После ареста Куницкого он так коротко сошелся со своим принципалом, что уже величал его по имени.
— А ну их в болото! — угрюмо буркнул Дызма.
— Ну и вид у вас! — удивился Кшепицкий. — Не знал, что вы любите такие штучки.
— Черта с два люблю!
— Значит, это ради умерщвления плоти?
— Отстаньте, черт побери! — разозлился Дызма. — Лучше бы помогли.
— Почему вы делаете все сами? Где же Игнатий?
Дызма сопел, не отвечая. Наконец с ругательствами повалился на диван.
Кшепицкий закурил.
— Я сейчас от Рейха.
— Ну?
— Куник наконец размяк. Ночь в холодной, темной камере сделала свое. Потребовал только свидания с женой, даже настаивал на этом. Уступил тогда, когда Рейх показал ему последнее письмо Нины к вам. Согласен на сто тысяч, но с условием, чтоб ему вернули компрометирующие документы.
— Ну и что?
— Ясно, что Рейх слишком умен, чтобы пойти на это. Он пообещал только, что документы будут храниться лично у него, а не в архивах уголовного розыска.
— Ну и что, согласился тот наконец?
— Попросил еще день на размышление. Не бойтесь. Согласится.
Кшепицкий встал, стряхнул с папиросы пепел, добавил:
— А вы, со своей стороны, должны сообщить Нине, что муж будет освобожден и добровольно выедет за границу. Гм… Можете даже ей написать, что он берет с собой половину всего состояния в наличных деньгах и в ценных бумагах. Это удовлетворит ее, так сказать, любопытство.
— Да, не мешает немного пыль в глаза пустить, — заметил после раздумья Дызма. — Только, я думаю, писать не стоит. Письмо может попасть кому-либо в руки или…
Вдруг он вспомнил о Терковском и содрогнулся снова. Нет, нет… Он не станет думать об этом. Будь что будет. Главное — не думать… Только бы не теперь… Коборово… Уехать.
Руки, ноги отказались повиноваться. Лицо перекосилось от боли.
— Только не сегодня, — вот и все, что он сумел выдавить из себя.
Действительно, Дызма был обессилен. Целый день, не двигаясь, пролежал он на диване. Не подходил даже к телефону, который время от времени трезвонил.
Мысли его вращались вокруг того, как безопасней выйти из ложи Троесветной Звезды. После второй, не менее пугающей и изнурительной оргии он окончательно определил свое отношение к роли Великого Тринадцатого.
Благодаря ложе он завязал интимные знакомства с дамами высшего круга; для него открыты двери их
