Ответа не было.
Только теперь сенатор вспомнил, что Картера давно уже не было в комнате.
Но все-таки он еще раз крикнул:
— Картер! Отвечайте же, где вы?
Но тщетно прислушивался он, затаив дыхание.
Не было слышно ни звука.
Сенатор тяжело вздохнул и встал.
Все его тело болело, но к удовольствию своему, он убедился, что цел и невредим.
Крайне осторожно Марк Галлан ощупью добрался до того места, где находился выключатель.
Он заметил при этом, что стены уже не заряжены электричеством.
После долгих поисков он нащупал выключатель и включил его, но света не было. По-видимому, ток был отключен.
У сенатора по спине пробежали мурашки. Он остался один посреди темноты в этой ужасной тюрьме.
«Быть может, Картер лежит без чувств в соседней комнате?» — подумал Марк Галлан и стал осторожно искать дверь.
Но он так и не нашел двери.
Теперь он начал ощупывать стену, но тоже без всякого результата.
Обойдя три раза всю комнату, он пришел к убеждению, что дверь была заперта его невидимыми мучителями.
Марк Галлан в отчаянии схватился за волосы.
Кое-как добрался он до стула, грузно сел на него и закрыл глаза.
«Если бы кто-нибудь сказал мне двое суток тому назад, что я буду сидеть один в железной клетке, то я заявил бы ему, что он помешался, — подумал он, — что же будет дальше? Что случилось с Ником Картером? Опасаюсь, что он чувствует себя гораздо хуже, чем я. А может быть, ему удалось бежать? Нет, этого быть не может! Ник Картер не оставит друга в беде, да еще в такой ужасной! Да и как он мог улизнуть из этого проклятого дома с его бесчисленными тайнами и дьявольскими сооружениями? Быть может, он уже убит? Но что же будет со мной? Я не вынесу дальше этих пыток! Если они повторятся, я лишусь рассудка! Лишь бы не это! Лучше умереть в ужаснейших мучениях». Чем больше сенатор обдумывал свое положение, тем больше им овладевало отчаяние.
Теперь, когда он остался один, без Ника Картера, для него уже не было спасения. Оставалось либо предать родину, либо умереть!
— Предателем я не буду, — простонал Марк Галлан, — лучшим моим достоянием всегда была моя честь, она останется им до последнего моего вздоха! Ты можешь отнять у меня жизнь, Мутушими, но не честь! Ты можешь пытать меня, я в твоей власти, ты можешь убить меня, но ты не можешь сделать из меня изменника! Марк Галлан умрет честным и порядочным человеком!
Как бы в ответ на эти слова раздался дьявольский хохот.
Вдруг послышался ясный голос барона Мутушими.
— Марк Галлан не умрет! Он будет моим союзником, он и впредь будет считаться честным человеком, ибо никто никогда не узнает, что он получает от Японии жалованье в полмиллиона долларов только за то, что выдает маленькие секреты!
— Не трудитесь напрасно, барон, — ответил сенатор, к которому сразу вернулось его самообладание, — японцы понятия не имеют о том, что такое честь и порядочность! Подобно обезьянам, японцы подражают всему тому, что им в нас нравится, но они далеко не могут сравниться с нами!
— Мы с удовольствием отказываемся от этого, — гласил резкий ответ, — японцы люди рассудка и не поддаются пустым словам. Мы интересуемся сущностью вещей. Если мы усвоили себе культуру бледнолицых людей, то мы подражаем им также в коварстве и злодеяниях. Бросьте, сенатор: вашими патетическими фразами о чести вы никого не прельстите! Полмиллиона долларов в год — это не пустяки! Вы сами американец и, как таковой умеете ценить власть денег!
— Не стоит тратить слов, Мутушими, — возразил сенатор, — повторяю вам, я не взяточник и останусь верен своей родине до последнего вздоха.
Японец опять расхохотался.
— Это мы еще увидим! — крикнул он, — я вижу, что то, что вы пережили недавно, не сломило еще вашего упорства. Вы, по-видимому, желаете еще более подробно ознакомиться с тайнами этого дома. Отлично, я исполню ваше желание. До сих пор я баловался, но теперь я проявлю всю строгость и жестокость.
— Делайте, что хотите! — презрительно воскликнул сенатор, — я документа вашего все-таки не подпишу!
— Это ваше последнее слово?
— Последнее!
— Извольте!
И Мутушими опять залился дьявольским смехом.
Марк Галлан ожидал, что снова явятся приведения, но он ошибся.
Минуты проходили, и все было тихо. Кругом было темно, как и прежде царила мертвая тишина.
Сенатор неподвижно сидел на своем стуле.
Тишина навела на него дремоту, голова его то и дело склонялась на грудь. Он закрыл глаза. Но все снова и снова он отгонял дремоту, так как ему не хотелось засыпать, чтобы не быть застигнутым врасплох клевретами барона.
Вдруг он ощутил дуновение легкого ветерка. Тонкое, нежное благоухание распространилось по комнате и сенатор с наслаждением вдыхал его.
В этом была его гибель.
Едва успел он вдохнуть несколько раз благоухающий воздух, как голова его склонилась на грудь, руки бессильно опустились вниз и глаза закрылись.
Он ощутил еще только какое-то вращательное движение стула, на котором он сидел, а потом все смешалось у него в голове и он потерял сознание.
С мучительным стоном сенатор выпрямился.
Что это? Откуда этот яркий свет? Был ли это сон или явь?
Он сидел за столом, богато убранным золотой и серебряной посудой. Вдоль всего стола были расставлены красивые хрустальные вазы, соединенные между собой нитями сверкающих жемчужин. Стены комнаты были завешаны драгоценными гобеленами, а из-за олеандров и лавровых деревьев виднелись чудные картины в широких золотых рамах.
Каприз азиатского деспота разукрасил эту столовую всей роскошью сказочного востока.
Марк Галлан был один.
При виде золотых и серебряных подставок для блюд и наполненных льдом холодильников сенатор вспомнил, что он был голоден.
«Вероятно, Мутушими избрал иную тактику, — подумал он, — он хочет пытать меня муками Тантала, заставляя меня смотреть, как он сам будет есть и пить, пока я буду томиться голодом и жаждой».
Внезапно раздался глухой звук гонга и вслед за этим послышалась приятная музыка. Таких приятных и ласкающих слух мотивов сенатор никогда еще не слышал, да и инструменты музыкантов были ему незнакомы.
Вдруг открылась дверь за олеандровыми кустами.
Марк Галлан не верил своим глазам, когда увидел барона Мутушими под руку с прелестной дамой. Он был в белом жилете и фраке со звездой.
При виде человека, который причинил ему так много зла, сенатор потерял всякое самообладание.
Он яростно вскрикнул и хотел броситься на японца, но к ужасу своему, только теперь заметил, что руки и ноги его были крепко привязаны к креслу, и что широкий кожаный ремень проходил через его грудь.
