который в хорошую погоду гонял взад-вперед на своем велосипеде, распевая песни во все горло. — Это необычно для людей вашего возраста — интересоваться садоводством.
— Отчего же?
— Большинство двадцатилетних предпочитает гулять и развлекаться. — В голосе Кейна послышалась двусмысленная веселость.
Эмма закусила нижнюю губу.
— Возможно, потому, что мне уже двадцать три, а не двадцать, мне и нравится копаться в огороде!
— О, совсем зрелая женщина!..
— Это, я думаю, вопрос спорный. Кому-то из ваших ровесников я вполне могу казаться зеленой и неопытной.
— Одиннадцать лет достаточно большой срок, чтобы принадлежать разным поколениям. Хотите, я позвоню миссис Ферт и расскажу ей о проблемах с машиной?
— Очень мило с вашей стороны, но думаю, я сама разберусь. Миссис Ферт имеет представление, как работает ее машина, и разберется в терминологии. Так же, как и я, — добавила она мягко.
Последовала долгая пауза, а затем он произнес насмешливым тоном:
— Это ставит меня — точно и основательно — на место.
— Я…
Он резко перебил ее:
— И все-таки — если вам что-нибудь понадобится, дайте мне знать. Мы все здесь трудимся совместно, это облегчает жизнь каждому. До свиданья! — Раздались гудки.
— И вам до свиданья, сэр, мистер Тэлбот! — сказала Эмма, с грохотом бросив трубку.
На следующее утро сияло солнце, и хотя ветер с юга был прохладным, он расчистил небо, и все говорило о наступившей весне, твердо заявляющей о своих правах. Зевая, Эмма раздвинула шторы и взглянула на прекрасные зеленые горы и долины.
Миссис Ферт разрешила ей заказать новую муфту для «вольво», и деталь должны уже были привезти в Парагай. Вспоминая их телефонный разговор, Эмма улыбнулась. Ей все же пришлось ответить на пару вопросов о Кейне Тэлботе.
— Очень сексуальный мужчина, не правда ли? — лукаво спросила пожилая женщина.
— Да, если вам нравятся неотесанные и властные, — парировала Эмма.
— О, я видела его в вечерней одежде — никаких следов неотесанности! Для вас, молоденьких, идеал — красивые мужчины, но, становясь старше, начинаешь ценить и силу, и характер, и порядочность. Кстати, у него очаровательная мать. Мне пора идти, Эмма. Спасибо, что помогаешь мне в трудный час. Я никогда этого не забуду, да и Филиппа тоже.
Филиппа, ее дочь, была на пять лет старше Эммы. Как узнала Эмма, беременность ее протекала очень тяжело.
— У меня много свободного времени, — сказала Эмма весело, — и уверяю вас, мне не составляет никакого труда жить здесь. Весна на севере — это потрясающее время года!
Утро уже подходило к концу. Эмма пила кофе на террасе, когда к воротам подъехала машина. После сурового приказа «сидеть!» щенок повиновался, но залаял. Подавив волнение, Эмма приказала: «Место!»
Поскуливая, Лаки послушался, и Эмма, оставив его на террасе, направилась к воротам по зеленому влажному газону.
Это была не вчерашняя машина, не «лендровер», хотя, впрочем, ее водитель, высокого роста женщина, и напомнил Эмме того мужчину, который настолько прочно засел у нее в голове, что она знала даже оттенок его глаз: смесь золота и бронзы, мерцающий темно-желтый огонь, придающий его взгляду холод, а не жар.
Женщина стояла, прислонившись к воротам, и улыбалась ей. Эмма сразу узнала улыбку.
— Привет, — сказала мать Кейна Тэлбота, — я — Фелисити Тэлбот, а вы — Эмма Сондерс, а там с несчастным видом, я полагаю, — она понизила голос, — Лаки, чье имя я постараюсь больше не произносить, а то вдруг он ослушается вас и подойдет к нам.
Как у Кейна Тэлбота может быть такая улыбчивая и очаровательная мать? Эмма пожала протянутую руку.
— Наверняка он так и сделает, и я не смогу его держать от вас слишком далеко. Вы любите собак?
— Я люблю животных.
— Лаки! Ко мне! — позвала Эмма.
Стремглав бросившись к воротам, щенок обнюхал вытянутую вперед руку миссис Тэлбот и быстро лизнул ее языком, а потом сел и радостно уставился на нее.
— Что за душка, — проворковала гостья.
— Вашему сыну так не показалось, когда он проезжал мимо и увидел, что Лаки гоняет его овец, — веско проговорила Эмма.
Темные глаза расширились.
— Боже, это просто чудо, что он тогда же не пристрелил его! Кейн обычно никому не предоставляет второй возможности.
Это и так можно было предполагать!
— Не думаю, что у него с собой было ружье, поэтому Лаки оказался… ну, в общем, счастливчиком. К тому же я сразу позвала его, — объяснила Эмма. — Кейн действительно очень рассердился, но я пообещала ему не спускать собаку с поводка, когда мы будем рядом с овцами.
— Надеюсь, что не спустите. С виду он послушный пес.
— Он очень сообразительный. — Эмма повернулась к Бейб, которая проснулась и поняла, что к ним присоединился кто-то чужой. С лаем она заковыляла вниз по ступенькам террасы и побежала по газону, обнюхивая все по пути.
Нагнувшись, мать Кейна улыбнулась и позволила ей обнюхать свою руку.
— Она слепая?
— Не совсем, но теряет зрение. Ей не нравится жить в конуре, поэтому-то я и нахожусь здесь. Я за ней присматриваю, пока миссис Ферт в отъезде. А Лаки получил такую психологическую травму в ветлечебнице, когда был щенком, что, оказавшись в любом казенном учреждении, буквально сходит с ума.
Миссис Тэлбот, последний раз потрепав корги, выпрямилась.
— Повезло миссис Ферт, что вы можете заботиться о собаке. — Она одарила ее пленительной улыбкой. — Не буду отвлекать от дел, я пришла пригласить вас к нам на обед завтра вечером. Это просто скромный обед, без излишеств. Вы сможете познакомиться с некоторыми соседями.
Познакомиться с соседями было бы здорово! И Эмма ответила:
— С удовольствием, благодарю вас.
— Отлично. Жду вас около семи часов! Я попрошу кого-нибудь заехать за вами.
— Нет, нет, я пройдусь пешком.
Миссис Тэлбот была ошеломлена.
— Вы запачкаете туфли! Машина — это не проблема.
Стало ясно, что прийти на обед к Тэлботам в грязных туфлях невозможно, впрочем, как и принести с собой чистую пару на смену.
— Ну что ж, тогда я сама приеду на машине! — согласно кивнула Эмма.
— А я думала, ваша машина в ремонте…
— Она будет готова к завтрашнему вечеру.
Но машину починить не успели. Эмма, надев шелковое черное платье с неярким темно-лиловым рисунком, уже раздумывала, не следует ли надеть сапоги и отправиться пешком, когда позвонил Кейн Тэлбот и объявил, что заедет за ней без десяти семь.
