Странно, что ей вспомнилась Новая Зеландия, ведь обычно она старалась о ней не думать.
Она чуть поежилась и тут увидела силуэт Николаса Ли, выделявшийся на темном фоне леса. У нее появилось странное чувство, словно это он вызвал ее сюда первобытной магической силой притяжения, в которой не было ничего земного.
Николас не произнес обычного приветствия. Словно давно поджидал ее, он лишь протянул руку, а она взяла ее, как будто это было в порядке вещей, и испытала потрясение, ощутив воздействие его прикосновения.
— Отсюда не виден Южный Крест, — сказал он.
— И что?
Она заметила короткую вспышку его улыбки.
— Я родился под созвездием Южного Креста. Хотел бы и умереть под ним.
— В буквальном смысле?
— В буквальном. Мои родители были в море, когда у матери начались схватки, и они не успевали вернуться на землю. Мама настояла на том, чтобы рожать на палубе. Отец рассказывал, что, появившись на свет, я смотрел в небо.
Мэриэл зачарованно произнесла:
— Возможно, вы отмечены особой печатью.
Он негромко рассмеялся:
— Может быть. А где родились вы, Мэриэл?
— В Кашмире, — ответила она и улыбнулась. — Как ни странно, в плавучем домике. На месяц раньше срока.
Она смотрела на простиравшийся перед ними пляж, но чувствовала на себе острый, пронзительный взгляд Николаса. Он вызвал в ней бешеное ликование, потому что его чувства отражались на его лице и были столь же острыми и необратимыми, как и ее собственные.
— Значит, вы тоже родились на воде?
— Да уж, забавное совпадение. — Следуя его примеру, она старательно сохраняла будничный тон, подавляя необычное волнение, от которого, казалось, весь мир рушится, несется куда-то и разбивается вдребезги.
— Может, это знак, как вы считаете?
— Чего? — спросила она. — Легкомыслия родителей?
За удивленным смехом Николаса проступало явное чувственное желание, от которого по спине у нее пробежали мурашки.
— Может, и так, — ответил он. — В любом случае есть какая-то связь.
Но поскольку Мэриэл не могла позволить ему устанавливать связь между ними, она поспешно ответила:
— Ну, эти события произошли давным-давно. Меня больше интересует настоящее. Скажите, что будет завтра утром? Есть какая-то надежда на обмен мнениями по торговле или тарифам? Думаю, им уже пора перейти к серьезному обсуждению.
— Давайте немного посидим, — предложил Николас, сворачивая с утрамбованной тропинки на мягкий песок у низких дюн.
Она с облегчением высвободила руку, чтобы сесть.
Будто признавая эту скрытую декларацию независимости, Николас не пытался дотронуться до нее, а откинулся на спину и уставился на звезды.
— Оба министра недавно на своих постах и никогда раньше не встречались, — негромко произнес он. — Поскольку они собираются вместе работать, им очень полезно вникнуть в образ мыслей друг друга.
— Так вот зачем вся эта демонстрация мужественности, — раздраженно оказала Мэриэл. — Гольф и стрельба по мишеням. Скажите честно, когда вы, мужчины, отдадите наконец мир женщинам и начнете проводить все свое время в детских забавах, которым не будут мешать мировые проблемы? Вы таким образом нанесли бы меньше вреда.
К ее изумлению, он снова рассмеялся.
— Я полностью согласен, но в дипломатии действуют иные правила.
Привыкнув к темноте, Мэриэл пристально вгляделась в его лицо.
— Мне кажется, вы не разделяете этой морали.
Улыбка не сошла с его лица, веселое выражение не исчезло, но Мэриэл не сомневалась, что ее слова задели какую-то чувствительную струнку.
— Я дипломат, так что приходится, — ответил он спокойно. — Не спорю, иногда это очень затянуто и раздражает, но часто все-таки срабатывает. Личные контакты чрезвычайно полезны.
Чувствуя, как он ускользает, Мэриэл решила пригвоздить этого изворотливого человека.
— А какова ваша конкретная роль в данном спектакле?
— Я специализируюсь по вопросам торговли.
Разумеется, он дипломат, а они все доки уходить от вопросов.
— И что же вы надеетесь выяснить в результате этих дорогостоящих упражнений, — требовательно спросила она, — кроме того, что мистер Ватанабе лучше играет в гольф, а мистер Маккабе более меткий стрелок?
— Я ничего не надеюсь выяснить, — беспечно ответил Николас. — Я лишь одна из мелких шестеренок в этом механизме.
Мэриэл не смогла удержаться от смеха, прозвучавшего ясно, тихо и тепло в ночном воздухе.
— Вы не похожи на человека, исповедующего самоуничижение, — возразила она.
— Я могу позволить себе самоуничижение, — заверил он ее. — Однажды мне сказали, что истинная моя сущность гораздо глубже.
Ее внимание зацепилось за какую-то нотку в его глубоком голосе. Скорее всего, такое сказала ему женщина. Уязвленная, Мэриэл с сарказмом ответила, вставая:
— Не сомневаюсь.
С привычной галантностью, к которой она уже начала привыкать, Николас тоже поднялся. Его глаза мерцали в переменчивом лунном свете, и, испытав внезапный озноб, она подумала, что обмен колкостями с этим человеком может перейти в опасное развлечение.
— Мне пора возвращаться, — заявила она.
— Вы сотрудница отеля?
Он наверняка выяснил о ней все, прежде чем рекомендовать на место их переводчика. Зачем же спрашивать?
— Нет, я внештатный переводчик. Мою работу организует агентство в Нью-Йорке.
— Вы превосходно справляетесь. Вы приручили и Маккабе, и Ватанабе.
Как ему это удается? Он даже не глядит на нее, а она уже напряжена, уже появилось чувство, словно ее видят насквозь, оценивают, все в ней взвешивают и примеряют.
— Они оба очаровательно старомодно галантны, — сухо ответила она.
— Японцы говорят, что вы знаете их язык как родной.
Чтобы удовлетворить его ненасытное любопытство, Мэриэл сказала:
— Когда мы жили в Токио, родители отдали меня в японскую школу. В такой ситуации очень быстро учишься, поверьте. Конечно, и тот год, что я провела в Японии, когда мне было уже восемнадцать, помог с произношением.
— А в Китае и Франции вы в детстве не жили?
Мэриэл, изо всех сил стараясь сохранять спокойную безмятежность, улыбнулась и ответила:
— В Гонконге. И некоторое время у меня была гувернантка-француженка, которой запрещалось разговаривать со мной по-английски.
— Странствующие родители, — заметил Николас, пряча за опущенными ресницами свои мысли.
— Да, — невозмутимо кивнула она. — Настоящие кочевники.
Мэриэл даже не понимала, насколько кочевой образ жизни они вели, пока не вернулась в Новую Зеландию испуганным, растерянным восьмилетним ребенком, помещенным в ограниченное общество
