больше неприятностей, чем это заслуживает. И большинство из них, я думаю, верит мне.
С дрожью он повесил трубку. Он провел полный ВНК, проверяя свое тело с головы до ног на предмет угрожающих признаков. Затем задался целью попытаться возвратить все свои самозащитные привычки.
Примерно через неделю у него наметился прогресс. Он шагал через расчерченную аккуратность своего дома как робот, с любопытством осознающий механизм, действующий внутри себя, ищущий вопреки ограничениям своей программы один хороший ответ смерти. И когда он выходил из дома, прогуливался к бакалейной лавке или отправлялся на несколько часов побродяжничать по лесу вдоль ручья Писателя за Небесной Фермой, он двигался преувеличенно осторожно, проверяя каждый камень и вешку и дуновение ветра, как будто подозревая их в скрытой злобе.
Но иногда он осматривался вокруг, и тогда решимость его пошатывалась. В лесах был апрель — первые знаки весны, которые должны были восприниматься им радостно. Но в неожиданные моменты его взгляд казался затуманенным печалью, когда он вспоминал весну в Стране. По сравнению с тем, где само здоровье растений было видимым, заметным, ощутимым от прикосновения и звука, здесь леса смотрелись уныло примитивными.
Красота деревьев, травы и холмов не имела ни вкуса, ни глубины. Они могли только напоминать ему Анделейн и вкус алианты.
Затем его начали беспокоить другие воспоминания. В течение нескольких дней он не мог выкинуть из своих мыслей женщину, умершую за него в битве у настволья Парящее. Он даже никогда не знал ее имени, никогда не спрашивал ее, почему она была так ему предана. Она относилась к нему как Этиаран, и Морестранственник, и Лена: она предполагала, что у него были права на такие жертвы.
Как и Лена, о которой он редко осмеливался вспоминать, она вынуждала его вести себя соответствующим образом; и вместе со стыдом при воспоминании об этом приходила ярость — все тот же знакомый гнев прокаженного, от которого в такой большой степени зависела его выживаемость. Какого черта! — вспыхивал он. У них не было на это прав. У них не было права! Но когда эта бесполезная страсть одолевала его, он был вынужден диктовать себе по пунктам, как если бы он читал диагноз, записанный в истории своей болезни. Тщетность — основная характеристика жизни. Боль — доказательство существования. На поверхности своего морального одиночества у него не было других ответов. В такое время он находил горькое утешение, рассматривая себя как человека в такой психологической ситуации, где объект был отделен от всего чувственного содержания, ослеплен, осмеян, сделан немым и неподвижным, и в результате начал испытывать самые ужасные галлюцинации.
Если сознание нормального мужчины или женщины может быть так сильно погружено в благодать их вынужденного хаоса, то, конечно же, один жалкий прокаженный в коме мог видеть сон, худший чем хаос — сон, созданный специально для себя, чтобы свести себя с ума. Ведь т о, что с ним случилось, совершенно превосходило понимание.
И вот так, таким образом, он выживал день за днем в течение трех недель, прошедших после пожара. За это время он полностью осознал, что нерешенный стресс внутри него ведет его к кризису; но снова и снова он загонял в дальний уголок сознания это знание, усмиряя мысль об этом яростью. Он не верил, что сможет перенести еще одно тяжкое испытание; первое он пережил слишком плохо.
Но даже сконцентрированная едкость его ярости не была достаточно могущественной, чтобы полностью защитить его. Как-то утром в четверг, когда он повернулся к зеркалу побриться, кризис так резко проявился в нем, что его рука начала яростно дрожать, и ему пришлось бросить бритву в раковину, чтобы не перерезать себе горло.
События в Стране были далеко не завершены. Захватив Посох Закона, Лорды сделали как раз именно то, чего хотел от них Лорд Фаул. Это было просто первым шагом в его замыслах, основа которых была заложена тогда, когда он призвал в Страну кольцо Кавинанта из Белого Золота. И он не успокоится, пока не получит власть над жизнью и смертью всей Страны. А чтобы сделать это, Фаулу обязательно снова потребуется Дикая Магия Белого Золота. Кавинант безнадежно уставился на себя в зеркало, пытаясь удержать свое сознание в тисках окружающей его реальности. Но он не увидел в своих собственных глазах ничего, способного защитить его.
Один раз он уже бредил.
Это могло произойти и снова.
Снова? — воскликнул он таким одиноким голосом, что тот прозвучал как хныканье большого ребенка. Снова? Он не мог поверить и в то, что произошло с ним при первом погружении в бред, — как он мог так много прожить за секунду?
Он был уже на грани звонка врачам в лепрозорий — звонить им и просить хоть какой-то помощи! — когда все же возвратил часть своей непримиримости прокаженного. Он не прожил бы так долго, если бы он не обладал в некотором роде способностью отказываться хотя бы от поражения, если уж не от отчаяния, и эта способность остановила его сейчас. А что я мог бы сказать им такое, чему они поверили бы? — раздраженно подумал он. Я ведь и сам ничему этому не верю.
Люди Страны прозвали его Неверящим. Теперь он обнаружил, что ему придется заслужить это звание, независимо от того, существовала ли Страна или нет.
И в течение следующих двух дней он пытался заслужить его с непреклонностью, которая была близка, насколько это было возможно, к смелости. Но при этом он все же пошел на один компромисс: с тех пор как его рука так ужасно задрожала, он брился электрической бритвой, прижимая ее так сильно, как если бы пытался сгладить черты своего лица. Но никаких других уступок своей болезни он не сделал. Ночью его сердце дрожало в груди так осязаемо, что он не мог спать, но он стискивал зубы и лежал без сна. Между собой и заблуждением он поставил барьер из ДДС и ВНК, и когда бы заблуждение ни угрожало пробить его защиту, он лекарствами загонял его обратно.
Но вот наступило очередное субботнее утро, а он так и не смог перебороть боязнь, которая заставляла дергаться его руки.
Поэтому он решил рискнуть еще раз пройтись среди своих соплеменников — человеческих существ. Ему была нужна их реальность, их подтверждение той реальности, которую он принимал, и даже их враждебность по отношению к его болезни. Он не знал никакого другого противоядия от бредовых видений; он более не мог противостоять своей дилемме в одиночестве.
Глава 2
Полурукий
Но решение это было еще полно страха, и он до самого вечера откладывал его выполнение. Большую часть дня он провел за уборкой своего дома, как если бы не собирался больше сюда возвращаться. Затем, когда день уже заканчивался, он побрился электрической бритвой и тщательно вымылся под душем. Ради предосторожности он надел плотные джинсы и зашнуровал ноги в тяжелые ботинки; но на тенниску он надел парадную рубашку, галстук и спортивную куртку, чтобы неформальность его джинсов и ботинок не была расценена как недостаток. Свой бумажник, обычно такой бесполезный, он положил в карман куртки. А в карман брюк положил маленький острый перочинный ножик, который по привычке носил с собой на случай, если потеряет контроль над спасительной собранностью и ему потребуется что-нибудь опасное, чтобы сосредоточить свое внимание. Наконец, когда солнце уже садилось, он прошел по узкой тропинке к дороге, где выставил большой палец, чтобы поймать попутку и доехать до города.
Ближайший по дороге населенный пункт был в десяти милях от Небесной Фермы, и он был больше, чем городок, в котором с ним произошел тот несчастный случай. Он решил направиться туда потому, что там было меньше возможности быть узнанным. Но первой проблемой при этом было найти безопасную попутку. Если кто-то из местных водителей узнает его, он с самого начала попадет в беду.
За первые несколько минут мимо без остановки прошли три машины. Сидящие в них смотрели на него как на нечто странное и загадочное, но незначительное, и никто из них не притормозил. Затем, когда последний дневной свет уже превратился в сумерки, на дороге показался большой фургон, ехавший в нужную ему сторону. Он помахал ему, и фургон подрулил и встал возле него под громкий свист тормозов. Он вскарабкался к двери, и водитель жестом пригласил его в кабину.
Этот человек пожевывал черную обломанную сигару, и воздух в кабине был спертым от ее дыма. Но сквозь дымку Кавинант мог видеть, что он водитель был крупным и сильным мужчиной, с выпирающим
