— Ты не рычи на меня, Горилла, и зенками не сверкай, а то Кондратий хватит! А за «поняло» я уже отсидел своё, понял? — спокойно заметил Сыромятин и вопросительно повернулся к Корпусному.
Покраснев от злости, старший дежурный по продолу хотел разразиться матом, но старший лейтенант успокаивающе поднял руку и все также тихо, безо всяких эмоций, спросил:
— Товарищ старший прапорщик, вы, вроде бы, утром докладывали, что не вышел один из подотчётных вам дежурных контролёров, или я ошибаюсь?
— Так точно, товарищ старший лейтенант, не вышел прапорщик Булдаков: грипп у него!
А это означает, что на все камеры контролёров явно не хватает… — он покачал головой, картинно вздохнул и с нескрываемым ехидством проговорил. — Не повезло вам, сто девятая камера: сегодня вы останетесь без прогулки, — на его лице было написано столько сострадания, что глухому вполне могло показаться, что ему действительно жаль жителей этой камеры.
— Не имеете права! — возмутился Гасантулеев. — Нам положено по закону, значит, обязаны предоставлять!
— Представляете, товарищ старший прапорщик: и завтра на прогулку сто девятая не пойдёт! — тут же отреагировав на его эмоциональный всплеск, все также невозмутимо распорядился старший лейтенант.
— Слушаюсь, товарищ старший лейтенант! — воскликнул довольный старший прапорщик.
— Чо ты лезешь? — прошипел Тараньков на Гасантулеева.
— А чо я? Я ничего, — стушевался тот.
— Два дня без свежего воздуха… — уныло протянул Сыромятин. — Может, одного хватит, гражданин начальник?
— Ещё слово, и к двум добавится ещё один день! — бесстрастно ответил Корпусной.
Он явно упивался своей властью. Сделал паузу, как бы предоставляя возможность подследственным осознать его слова и принять решение, но никто не произнёс ни слова. Удовлетворённо кивнув, старший лейтенант вышел из камеры.
— Теперь ты рычи в камере… сам на сам! — ехидно усмехнулся старший прапорщик, вышел и закрыл дверь на замок…
— От подлюга! — выругался в сердцах Тараньков и добавил. — Горилла безмозглая…
Конечно, Корпусной, по большому счёту, нарушил закон: часовая прогулка в тюрьме считается чем-то святым, как пайка, баня, «магазин», но кому жаловаться? Хотя нет, не совсем точно: не кому жаловаться — есть кому — а кто из этих убийц и насильников решится жаловаться? Вот в чём вопрос…
Глава 17
Я — СЕМА ПОИНТ!
— Ты чо, баклан, лезешь со своими правами? — решил сорвать зло Тараньков на Гасантулееве.
— А чо этот мент борзеет? — попытался отмазаться тот.
— На то он и мент, чтобы борзеть! Ты бы ещё за европейскую хартию прав человека ему прогубошлепил! — ухмыльнулся Тараньков. — Может, тебе напомнить, что ты в советской тюрьме паришься?
— И что с того?
— В советской тюрьме у зэка есть только одно право: сидеть на своей заднице и посапывать в две дырочки! Сиди теперь двое суток без свежего воздуха, — он зло прищурился.
— Я хотел…
— Хотеть будешь Машку на воле или пидора в тюрьме! — перебил Тараньков.
— Ладно, Федя, не хватало, чтобы мы меж собой цапаться начали, — примирительно заметил Гудильников.
— Во-во, менты только этого и добиваются, — подхватил Сыромятин.
— Такая у них сучья работа, — неожиданно проговорил молчаливый Рычков.
— Ты погляди: нашего молчуна прорвало! — воскликнул Тараньков и расхохотался.
Все подхватили его смех.
Серафим, никак не реагирующий и не встревающий в их разговоры, спокойно улёгся на шконку и устало прикрыл глаза.
Заметив это, Сыромятин резко прекратил смеяться:
— Ладно, повеселились и будет! — сказал он.
Все примолкли и каждый занялся своим делом.
Гудильников вопросительно взглянул на Сыромятина, тот согнул указательный палец, потянул руку на себя и бросил вопросительный взгляд на новенького: мол, нужно забросить «коня» и пробить, что это за пассажир.
Серафим все «слышал», но решил пока не вмешиваться: ему хотелось узнать, что они напишут в послании к авторитетным арестантам.
Текст был лаконичным, но вполне определённым.
«Прочитав» мысли пишущего Гудильникова, Серафим решил, что такое послание не должно выйти из камеры. Но каким оно должно быть, он пока не знал. Поэтому нужно потянуть время, чтобы прийти к какому-то решению. Серафим понимал, что от этого решения будет зависеть не только его дальнейшее пребывание в местах лишения свободы, но вполне возможно, что и его будущая жизнь.
Он вдруг поднялся со шконки, решительно подошёл к двум заговорщикам.
От неожиданности те замерли, не зная, как реагировать на неожиданное движение этого странного парня.
— Чего тебе, земляк? — растерянно спросил Сыромятин и попытался встать со своей шконки.
— Вы хотите знать, кто я? — тихим вкрадчивым голосом проговорил Серафим. — Что ж, задавайте вопросы!
Все сидящие в камере, словно по команде, оставили свои занятия и с любопытством принялись следить за тем, что произойдёт дальше.
— Мы не следаки, чтобы допросы устраивать, — осторожно заметил Гудильников.
— Тогда я сам отвечу на ваши не заданные вопросы, — спокойно сказал Серафим, продолжая сверлить взглядом то Сыромятина, то Гудильникова.
От этих взглядов по их коже побежали мурашки. Каждому из них показалось, что сейчас с ними случиться нечто страшное, непоправимое. Страх связал их волю, сковал им мышцы. Их тела одеревенели.
— Имя и фамилию вы знаете, статью — тоже.
— Можно поинтересоваться твоим погонялом? — спросил Тараньков, сидящий поодаль.
Серафим был уверен, что рано или поздно возникнет вопрос о его прозвище: в тюрьме, как правило, прозвище или, как там говорят, погоняло или погремушку, присваивают новичку. Поначалу он хотел назваться «Семой Омским», но потом, немного подумав, понял, что он не должен привязываться к определённому месту, это, во-первых, кроме того, «Сема Омский» звучит слишком претенциозно. Нужно придумать что-нибудь нейтральное, но значительное, определяющее. Может, от фамилии оттолкнуться?
«Понайотов… Понайотов…» — несколько раз мысленно повторил он и добавил, — «Сложновато…» — неожиданно промелькнуло что-то и всплыло английское слово «Point», на русский язык переводится как конец или точка. А что, очень даже неплохо: во-первых, с фамилией перекликается, во-вторых, звучит вполне угрожающе: мол, «Конец, вам всем!» или — «Точка, баста! — и больше нечего говорить!» Короче говоря, каждый может нафантазировать в своих мозгах всё, что ему в голову придёт. А тех кто не знает английского языка, пусть заставит задуматься: «Интересно, что означает это слово?»
— Моё погоняло — Пойнт, Сема Пойнт, — спокойно ответил Серафим.
— Пойнт, в смысле «конец» или пойнт, в смысле «точка»? — спросил Гудильников.
— О чём это ты, Гудок? — не понял Сыромятин.
