— Не промок?
— Не должен вроде: пакетик запаивал и в воде проверил…
— Подготовочка! — удивился Савелий.
— А ты как думал? За жизнь борьба идет? За свою жизнь! — Надорвав пакетик зубами, отложил в сторону. — Помоги-ка раздеться! Савелий снял с него куртку, рубашку.
— Отжаться хочешь?
— Нет! — Он вдруг бросил окровавленную рубашку в воду. — Снимай свой пиджак!
Ничего не понимая, Савелий подчинился, и пиджак последовал за рубашкой Федора.
— Не понял? Улика! — через силу улыбнулся Федор. — Надо же нашим преследователям найти что-то, кроме… — кивнул ой в сторону моста, затем отжал и напялил на себя свою куртку, а Савелию кивнул на джинсовый костюм. — Одевай… Должен быть впору, на себя в швейке заказывал… Штаны тоже в воду: мог же ты в воде раздеться…
Савелий быстро переоделся и бросил в речку в штаны. Угрюмый посыпал вокруг табаком.
— Теперь можно двигать…
— А моя следы наверху, может, тоже посыпать? Я помню, как шел…
— Твои следы пусть найдут: они от воды к мосту ведут и обратно к воде… Пусть головки ломают… Пошли, до рассвета километров десять намотать нужно…
Савелий подхватил Федора под руку и легко поднял. Они двинулись вперед, вверх по течению, и Угрюмый, пока не кончился весь табак, аккуратно посыпал за ними. Вдруг он встал как вкопанный.
— Беше… Савелий, где майка? Ну, та, что сапоги обвязывал?
— Обижаешь, Федя! — рассмеялся Савелий и вытащил из кармана разодранные клочки бывшей майки.
— А ты не такой лопух, каким кажешься! — рассмеялся Федор.
ВОЛЯ!!!
Стараясь отойти как можно дальше от моста, они останавливались лишь на мгновения, чтобы заглянуть в карту да чуть перевести дух. Федор, превозмогая боль, отказывался от более длительного привала, но ему становилось все хуже и хуже. Савелий страдал от того, что ничем не может облегчить его муки. Он пытался отвлечь его от боли, рассказывая и рассказывая различные веселью истории… Однако и он вскоре замолчал: на него навалилась такая усталость, что язык не ворочался, хотелось упасть и уснуть… Ему казалось, что к его ресницам подвешены грузики, и он с трудом держал глаза открытыми, чтобы не наткнуться на дерево или не завалиться на какой-нибудь колдобине.
Савелию стало казаться, что он только что сошел на берег после долгого и утомительного плавания… С непривычки земля, словно живая, норовила сбросить его, сбить с дог. Походка была неуверенной, враскачку, как у всех моряков, долго не ступавших на землю… Он бесцельно бродил по родному городу, всматриваясь в дома, в людей, стараясь понять, что изменилось за его девятимесячное отсутствие. С удовольствием улыбался каждому прохожему, совсем незнакомым людям, радовался обыкновенному троллейбусу. У него было состояние человека, только что выпущенного на свободу после долгого заключения.
«Действительно, поножей» — промелькнуло в воспаленном мозгу Совели.
Это состояние опьяняло, наполняя душу какой-то необъяснимой радостью бытия…
Точно такое же состояние испытал он в первые минуты своей воли… Все вокруг было совершенно другим. Казалось бы, те же деревья, те же листья, тот же воздух, все такое же, как и в зоне, но… Но все было таким и… другим! Даже воздух казался ему более чистым, свежим, свободным… Вот главное: СВОБОДНЫМ! В этом и было главное различие! Воля! Свобода! Нормальное и обычное состояние для человека, воспринимающееся им так же просто, как потребность дышать, пить, есть? Другими словами, естественная потребность, на которую обычно человек не обращает внимания!
Однако прошли первые часы на воле, и Савелий вдруг почувствовал, что напрасно он радуется: по существу, ничего не изменилось. Да, он на свободе! Да, его не окружает колючая проволока и нет вышек с автоматчиками! Да, никто не окрикнет и не оскорбит, не унизит его человеческого достоинства! Да, не зазвучит душераздирающий, заставляющий каждый раз вздрагивать нервы, звук сирены! Все это так, но… Но может ли он считать себя свободным? Вроде бы все внешние факторы говорят о том, что может! Но это внешние факторы, нет самого важного: внутренней свободы! Внутреннего ощущения, когда человек может сказать самому себе: «Да, я свободен!»
Осознание этого пришло не сразу, но вдруг… Осознание этого настолько поразило Савелия, что он грубо выругался, не заметив, что вслух.
— Савелий! — хрипло позвал Федор.
— Что? Ты что-то сказал? — очнулся Говорков от своих мыслей
— Как думаешь, прошли мы километров семь-восемь?
— Думаю, да. А что? — Светает. Давай передохнем, ты же еле дышишь!
— Нет, давай еще рискнем, вряд ли они сразу рюхнутся на железку. А мы километры выиграем! Лучше плохо дышать на воле, чем хорошо — в зоне, — усмехнулся Федор.
Они прошли еще часа полтора, в которые Савелий двигался подобно роботу ни о чем не думая, ничего вокруг не замечая… Вдруг он почувствовал, что Федор дергает его за рукав.
— Что?
— Говорю-говорю тебе, а ты не отвечаешь…
— Задумался…
— А… по-моему, хватит: риск хорош, когда разумный… Савелий вдруг осмотрелся и растерянно спросил:
— Слушай, зачем мы от реки ушли?
— Ты же уже спрашивал! — удивился Угрюмый. — Здесь река крюк делает, мы и срезали… — Он прислонился к сосне. — Худо мне! Совсем худо! — Тонкий ствол сосенки покачивался, а вместе с ним и раненый.
— Давай присядем минут на десять. — Он сполз на землю.
— То говоришь, что не хочешь рисковать, то — на десять…
— Подумал, что тут до речки недалеко…
— Вот и хорошо, тогда надо идти, там по новой тебя перевяжу…
— Чем перевяжешь-то? — со стоном выдавил Угрюмый.
— Старый постираю… Прокипятить бы их… — Он с жалостью вздохнул, взглянув на бледное лицо Федора, и устало прикрыл глаза.
— Нельзя спать, Савка, нель… зя! — толкнул его Федор. — Пошли дальше, пока я еще могу двигаться…
— Сейчас, сейчас я помогу тебе! — Превозмогая усталость и боль в боку, Савелий рывком поднялся с земли и поднял раненого.
Они двинулись вперед, но теперь Угрюмый просто повис на его плече… Не прошли они и нескольких сот метров, как Федор сполз по нему на землю.
— Все! Не могу больше… Не могу!
— Надо идти, братишка, надо! — Савелий попытался поднять его.
— Не могу! Горит все! Все горит во мне! — Федор вдруг начал сдирать с себя бинты. — Горит!.. Горит!..
— Что ты делаешь? — крикнул Савелий и схватил его за руки. — Подожди немного! Потерпи. — Беспомощно оглядевшись, он посмотрел, на дерево и воскликнул: — Посиди минутку, влезу на дерево, погляжу… Посидишь? — Он крепко держал его руки, пока Федор обречено не произнес:
— Хорошо! — и откинулся на спину. Савелий отпустил его, постоял немного, но Федор спокойно лежал с закрытыми глазами и не шевелился. Выбрав подходящее дерево. Говорков медленно, часто отдыхая, полез по нему. Добравшись до середины, он увидел блеснувшую на солнце реку.
— Река! Река! — радостно прокричал Савелий и стал быстро спускаться вниз. — Совсем близко — рукой подать! Метров восемьсот, не больше… Вставай, пошли потихоньку…
То ли сил прибавилось от близости желанной цели, то ли оттого, что Федор немного отдохнул, но они двигались быстрее…
