центы мозга, что не используются человеком! Вообрази, что может натворить такой человек?
— Честно говоря, даже думать об этом не хочется!
— Хочется не хочется, а приспичит — придется подумать. Во всяком случае, я бы на твоем месте, встретившись с Вороновым, был бы крайне осторожен: неизвестно, насколько сильно воздействовали на его тело и мозг.
— Вы хотите сказать, что я должен опасаться предательства своего брата? Того брата, который не раз рисковал своей жизнью, чтобы спасти меня?
— Мне кажется, Савелий, ты чего-то недопонимаешь, — заметил Богомолов. — Опасаться ты должен не предательства близкого человека, опасаться ты должен того, кто будет скрываться под личиной твоего брата!
— Господи, неужели такое возможно?! — с болью воскликнул Савелий.
— Может быть, и нет, но к этому нужно быть готовым! — уверенно сказал генерал.
— Вы сообщили Лане, что Андрей исчез? — спросил Савелий.
— Нет, не смог. Я сказал ей, что Андрей выполняет спецзадание.
— И правильно сделали. Узнай Лана об исчезновении Андрюши, неизвестно, как бы она поступила, а ей нужно о ребенке заботиться. Интересно, что завтра скажет Воронов? Назовет место встречи или…
— Какая разница? Как только ты ступишь на американскую землю, тебя сразу начнут подстерегать опасности: не забывай, что на тебя охотится Тайный Орден! Честно признаться, я очень сильно переживаю за тебя. Может быть, стоит кому-то тебя подстраховать? — ненавязчиво предложил Богомолов.
— Нет, Константин Иванович, это мой брат, и он обратился за помощью ко мне. А значит, это моя битва! — категорически возразил Савелий.
— Ну, что ж, тебе виднее, — неохотно согласился генерал, — я скажу своим, чтобы они на всякий случай проследили завтрашний звонок.
— Хорошо. До завтра.
— До завтра, Савушка.
Побывав на Втором космическом Сходе, где Учитель заверил его, что Космос берет на себя заботу и о его близких, Савелий был уверен, что непосредственно жизни Воронова ничто не угрожает, однако если прав Богомолов, то опасность, настигшая его брата, не менее серьезна, чем смерть. И потому он должен как можно скорее попасть в Нью-Йорк, чтобы прийти к нему на помощь. С мыслями об этом Савелий и заснул.
Тем не менее во сне к нему явился не Андрей Воронов, а Розочка: почти в деталях повторился ранее виденный сон. Почему-то Савелию пришло в голову, что идиллия, которую он сейчас, во сне, наблюдает, очень походит на картину великого Рафаэля — «Мадонна Bеllа Bеcia»: в старинном роскошном кресле сидит Розочка и, нежно обняв упитанного мальчугана, прижимает его к своей груди. Савелия эта сцена настолько поразила, что он даже хотел спросить, что это за мальчуган, но в этот момент заметил, что и Розочка, и младенец смотрят на него с укором и тревогой.
— Почему ты так на меня смотришь? — спросил Савелий.
— А разве ты не понимаешь? — с грустью ответила Розочка.
— Что я должен понять? — удивился он.
— Боже, какой же ты у меня глупенький, — ласково сказала она и вдруг заразительно рассмеялась.
— Как же я соскучился по тебе!
— Так почему же не приезжаешь?
— Я приеду. Приеду очень скоро.
— Савушка, родной мой, будь осторожен! — неожиданно воскликнула она с болью в голосе.
— О чем ты?
— Будь осторожен! — повторила она, и ее изображение, как и образ ребенка на ее руках, стало таять на глазах, однако ее голос продолжал и продолжал повторять, даже тогда, когда они совсем исчезли из виду: — Будь осторожен, родной! Будь осторожен, родной!..
И после этих слов, буквально на несколько мгновений, во сне появился Воронов. Он стоял в каком-то темном помещении в икс-образной позе: ноги расставлены, руки подняты кверху, голова бессильно опущена на грудь. Его руки и ноги были закованы в цепи. Андрей поднял голову и тихо попросил:
— Братишка, спаси меня!
— Кто тебя заковал в цепи?
— Спаси меня! — повторил он.
— От кого?
— От меня самого!
— От себя? О чем ты говоришь?! — удивленно воскликнул Савелий, но ответа не получил: Андрей растворился точно так же, как и Розочка.
Савелий хотел крикнуть что-то ему вдогонку, но его окутала тьма, и он забылся…
Видимо, психологические переживания Савелия были настолько сильны, что он едва не проспал звонок Воронова: лишь на четвертую трель телефона его глаза открылись, и буквально через мгновение рука схватила трубку.
— Слушаю, — как можно спокойнее произнес Савелий.
— Савелий, это я, твой брат, — раздался бесстрастно-механический голос Воронова: ничего не изменилось с момента последнего разговора.
— Здравствуй, как ты? Пауза.
— У меня все в порядке. Когда ты вылетаешь?
— Сегодня. Ты меня встретишь? Пауза.
— Нет, тебя встретят у выхода из здания аэропорта и отвезут ко мне.
— Кто встретит? Пауза.
— Они тебя знают. Встретят и отвезут ко мне.
— Кто они? Пауза.
— Это вопрос жизни и смерти!
— Тебе угрожают?
Более длительная пауза.
И тут Савелию вспомнился сегодняшний сон. Розочка с ребенком, напомнившая Мадонну Рафаэля, возникший следом образ прикованного цепями Воронова. К чему бы это? Какую подсказку выдала его память? И в то же мгновение ему вспомнились слова солдата Семеркина о певце и фильме о нем, о песне Высоцкого, в которой поется о художнике. Господи, теперь понятно, почему он не вспомнил эту песню любимого Высоцкого. В ней поется не о художнике, а о любви!
«Как там? Дом хрустальный, на горе… Нет, дальше, кажется, дальше… Вот, вспомнил: как Мадонна Рафаэлева… Все! Цепочка подсказок замкнулась! Вот, оказывается, о каком художнике говорили Воронов и Седой. Но что дает ему эта отгадка? Может быть, попробовать?»
Все эти размышления пронеслись в голове Савелия в считанные доли секунды, и он рискнул:
— Лана очень переживает за тебя! Ты знаешь, она стала очень похожа на Мадонну Рафаэля! — Эти слова он постарался произнести как можно более радостно.
Пауза все длилась.
— Рафаэля… — словно эхо повторяет Воронов и вдруг заговорил в своей обычной манере, в которой Савелий почувствовал тревогу: — Братишка, тыне…
— Но так же неожиданно, словно ему кто-то зажал рот, оборвал себя на полуслове.
Что произошло на другом конце провода — неизвестно: из трубки не доносилось ни единого звука, а голос Андрея, такой же механический, раздался лишь через несколько секунд:
— Савелий, ты мне очень нужен: поспеши! Я жду тебя! И запомни, ты должен быть один!
— Хорошо, Андрюша, жди: через несколько часов я буду рядом с тобой! Пауза.
— Алло, братишка! Почему ты молчишь?
Но Воронов больше ничего не ответил: раздались короткие гудки.
«Господи, что с тобой происходит, братишка! Почему такая реакция на имя художника? Ты явно хотел о чем-то меня предупредить, но о чем? Как ты сказал? „Братишка, ты не…“ — что я НЕ должен? А в голосе слышалось явное беспокойство. Но за кого беспокойство? За себя? За меня? А может быть, ты опасаешься
