Общество и его проблемы

мотивированных искажений истины.

Однако, еще важнее то, что изрядная часть знания не является знанием в обычном смысле слова, будучи «наукой». Это слово поставлено мною в кавычки не для выражения неуважения к науке, а для того чтобы указать на технический характер научного материала. Неспециалист принимает за науку некоторые выводы потому, что они имеют широкое хождение. Ученый же знает, что выводы являются научными только в связи с теми методами, с помощью которых они были получены. Даже если выводы верны, они являются научными не в силу своей правильности, а благодаря тому [понятийному] аппарату, который был задействован на пути к этим выводам. Это настолько высоко специализированный аппарат, что на обретение способности пользоваться им и понимать его уходит больше труда, чем на овладение любым другим инструментарием из тех, что находятся на службе человечества. Иными словами, наука представляет собой высоко специализированный язык, более трудный для освоения, чем любой из естественных языков. Это искусственный язык — но не в том смысле, что он ненастоящий, а в том, что он представляет собой плод высокого искусства; он предназначен для конкретной цели, его нельзя ни усвоить, ни научиться понимать тем же путем, каким усваивается родной язык человека. Конечно, можно представить себе, что когда-нибудь будут изобретены такие методы обучения, благодаря которым непрофессионалы смогут осмысленно читать и воспринимать на слух научный материал, даже если сами они не пользуются понятийным аппаратом науки. В таком случае, этот последний может стать для большого числа людей тем, что языковеды называют пассивным, а не активным словарем. Но все это — дело будущего.

Для большинства людей, исключение из которых составляют ученые, наука есть некое таинство, находящееся в руках посвященных, ставших ее адептами благодаря следованию неким ритуалам, к которым массы непосвященных не допускаются. Если кому-то из них повезет, он сможет как-то оценить значение тех методов, которые служат моделью функционирования данного многосложного аппарата: методов анализа, экспериментального наблюдения, математического выражения и дедукции, постоянных и тщательных проверок и тестов. Для большинства людей реальность данного аппарата открывается только в столкновении с его практическими воплощениями: механическими и прочими техническими изобретениями, являющимися составными частями повседневной жизни. Большинство знакомо с электричеством через используемые ими телефоны, звонки и освещение, через генераторы и магниты, установленные в их автомобилях, через дугу троллейбуса, в котором они ездят. Физиология и биология знакома им постольку, поскольку их учили остерегаться микробов; об этих науках они знают от врачей, от которых зависит их здоровье. Наука же о самом близком, о человеческой природе, оставалась для них эзотерическим таинством — до тех пор, пока научными данными о человеческой природе не стали пользоваться в рекламе, торговле, при отборе персонала и управлении им: до тех пор, пока, благодаря психиатрии, она не ворвалась в жизнь и сознание людей в виде представлений о «нервах», различного рода психических отклонениях, из-за которых людям бывает трудно ладить друг с другом, да и с самими собой. И по сей день «народная психология» наполнена профессиональными жаргонизмами, всяким вздором и предрассудками, отражающими общее состояние данной науки.

Между тем, технологическое применение того сложного аппарата, коим является наука, революционизировало сами условия жизни в ассоциации. Когда говоришь об этом факте, то обычно с данным утверждением все соглашаются. Но данное согласие вовсе не означает, что люди понимают, о чем идет речь. Они знают, о чем идет речь, лишь в том смысле, в каком знают о машине, с которой им приходится работать, или об электрическом свете или о паровозах. Но они не понимают ни того, каким образом осуществилась данная перемена, ни того, каким образом она повлияла на их собственное поведение. А не зная ответа на вопрос «каким образом», они не могут использовать и контролировать того, что составляет ответ на этот вопрос. Они вкушают последствия перемен, данные последствия повлияли и на них. Управлять же ими они не могут, хотя некоторым удается — точнее сказать, может «посчастливиться» — воспользоваться какой-то из стадий данного процесса с выгодой для себя. Но даже самый сообразительный и удачливый из таких индивидов не обладает какими бы то ни было аналитическими или систематическими — то есть сопоставимыми с другими, более доступными областями, где он учится методом проб и ошибок — познаниями данной системы, в рамках которой он действует. Свои умения и способности этот человек применяет в области, созданной не им и толком им не понятой. Некоторые из таких людей находятся на стратегических позициях, позволяющих им раньше других получать информацию о силах, действующих на рынке; опыт и прирожденный талант позволяют им овладеть определенными навыками, благодаря которым данное огромное обезличенное течение начинает, так сказать, лить воду на их мельницу. Они то сделают запруду в одном месте, то организуют выпуск воды в другом. При этом само течение остается столь же неподвластным им, как и вся река, на берегу которой некий изобретательный механик, пользуясь полученными от других знаниями, построил водяную лесопилку дабы распиливать с ее помощью деревья, выращенные не им. Несомненно, все эти удачливые предприятия предполагают наличие у их зачинателей определенных знаний и навыков. Но такие знания не на много превосходят познания умелого оператора, управляющего той или иной машиной. Этих знаний хватает на то, чтобы приспособиться к данным наличным условиям. Умения позволяют данному человеку направлять поток на ограниченном отрезке. Управлять же всей рекой он не может.

Можно ли ожидать более мудрых и эффективных действий от общества в целом и его чиновников — даже если эти последние называются государственными мужами? Главным условием осуществления демократической организации общества является обладание такими знаниями, тем уровнем понимания, которых в настоящее время еще не существует. А коли так, сущей бессмыслицей являются попытки предположить, какой была бы демократическая организация общества, обладай мы необходимыми познаниями. Однако, некоторые необходимые условия назвать можно уже сейчас. Некоторые представления о них мы можем почерпнуть из сферы науки — даже если ее специальный понятийный аппарат нам недоступен. Так, одним из очевидных требований является свобода социального исследования, свобода распространения его выводов. Усердно насаждаются представления, согласно которым люди могут свободно мыслить даже тогда, когда они не свободны в выражении и распространении собственных идей. Данное представление восходит к идее самодостаточности разума, обособленного от внешней деятельности и ее объектов. В таком изображении разум предстает фактически лишенным возможности нормально функционировать, так как он пасует перед реальностью (а именно связь с нею и делает разум тем, что он есть), замыкаясь в сфере бессильных мечтаний.

Общество невозможно без установления полной публичности в отношении всех значимых для него последствий. Все, что препятствует публичности, ограничивает ее, ограничивает и извращает также и общественное мнение, сдерживая и искажая осмысление общественных дел. Без свободы самовыражения невозможно развитие даже методов социального исследования. Ибо вырабатывать новые и совершенствовать старые орудия можно только в процессе применения их, в ходе наблюдения за реальным объектом, в ходе описания результатов наблюдения и организации самого этого объекта; а такое применение орудий осуществимо только в условиях свободной и систематической коммуникации. История зарождения физических знаний, история представлений, которые развивали о природных явлениях древние греки, доказывает, насколько беспомощны даже самые одаренные умы в случаях, когда подобные идеи вырабатываются без теснейшего контакта с теми событиями, описать и объяснить которые они пытаются. Во многом в аналогичном положении находятся ныне господствующие понятия и методы науки о человеке. Они также вырабатывались на основе многочисленных наблюдений прошлого, не внося в эти наблюдения постоянных корректив, обусловленных появлением нового материала для наблюдения.

Абсурдно полагать, что ныне мысль и передача мысли осуществляются свободно потому лишь, что покончено с некогда имевшимися на этот счет правовыми ограничениями. Подобные убеждения мешают нам осознать свою главную потребность — потребность в таких понятиях, которые служили бы орудиями целенаправленного исследования и которые были бы достаточно проверенными, очищенными и способными к развитию в ходе практического использования их. Освобождение как человека, так и его разума никогда не сводилось к тому, чтобы просто оставить в покое освобождаемый объект. Устранение формальных ограничений есть не более чем негативное условие освобождения; позитивное же освобождение являет собой не состояние, а деятельность, предполагающую наличие необходимых методов и необходимого инструментария, позволяющих контролировать ситуацию. Опыт свидетельствует о том, что порой порождаемое внешними факторами, например, цензурой, чувство угнетенности воспринимается как своего рода вызов, возбуждая интеллектуальную активность и заставляя мобилизовать все свое мужество. Вера