видоизменению социальных явлений, а эти последние призваны служить источником непрекращающихся преобразований человеческой природы и трансформации ее под влиянием образования.
Иными словами, попытки превращения науки о человеке в отрасль естествознания представляют собой пример «абсолютизирующей» логики, являясь следствием абсолютизации естественнонаучного знания. Несомненно, мы находимся в самом начале процесса реализации всего спектра возможностей управления материальными условиями духовной и нравственной жизни. Химия физиологических процессов, углубленное знание нервной системы, процессов и функций секреторных желез, возможно, со временем позволят нам справиться с проявлениями эмоциональных и умственных расстройств, перед которыми ранее было бессильно человечество. Но осуществление контроля над данной сферой жизни не может определять основополагающих направлений дальнейшего развития человеческого потенциала. Тем, кто не согласен с данным утверждением, можно предложить подумать о том, каким образом возможные меры по предотвращению или излечению названных расстройств способны изменить, с одной стороны, человека эпохи варварства, а с другой, представителя современного сообщества. До тех пор, пока социальная среда будет оставаться в основном неизменной, все силы и опыт как первого, так и второго из них будут находиться под влиянием специфически человеческих предметов и орудий, — в частности тех, что особенно ценятся и почитаются людьми названных эпох. Будь они воинами или купцами, указанные меры лишь помогут каждому из них достичь большего в своей профессии, но не заставят их переменить профессии.
Подобные выводы предполагают краткий анализ влияния ныне принятой абсолютизирующей логики на методы и цели образования — и не только школьного, но и образования в широком смысле, включающего в себя весь спектр воздействий, посредством которых сообщества стремятся формировать характеры и убеждения своих членов. Даже когда образовательные процессы не ставят своей целью увековечение существующих институтов, считается, что они все же преследуют некую идеальную цель (личную и общественную) и что данное представление о некой определенной цели и призвано направлять процесс образования. В этом убеждении реформаторы едины и консерваторами. Учеников Ленина и Муссолини роднит с заправилами капиталистического общества стремление формировать такие характеры и убеждения людей, которые способствовали бы осуществлению предначертанных целей. Разница между названными деятелями заключается только в том, что первый делал это более осознанно. Метод социального эксперимента, вероятно, в первую очередь заявил бы о себе отказом от данной логики. Следует всячески заботиться о создании для молодого поколения таких материальных и социальных условий, которые бы максимально способствовали реализации потенциала личности (насколько это позволяет современное состояние знаний). Благодаря формируемым у них навыкам, молодые люди должны стать способными удовлетворять будущие социальные потребности, способными продвинуть общество на следующую ступень развития. Тогда и только тогда все наличные силы общества смогут выполнять роль ресурсов, служащих цели улучшения совместной жизни людей.
В качестве метода рассмотрения социальных вопросов так называемая абсолютизирующая логика приводит к замене исследования как такового анализом понятий и логических отношений между ними. При этом какие бы формы ни принимал данный анализ, его неизменным результатом становится укрепление царства догм. При любом понятийном наполнении догма остается догмой. С самого начала, при рассмотрении государства, мы говорили о том, какое влияние оказывают методы, нацеленные не отыскание причин. Естествознание давно отказалось от этого метода, предпочтя ему метод обнаружения и соотнесения между собой различных событий. Наш язык, как и наш образ мысли, все еще насыщен представлениями о том, что явления «подчинены» неким законам. Но на практике ученый, исследующий события материального мира, относится к закону просто как к некой стабильной корреляции происходящих изменений, как к констатации того, каким образом изменения одного явления (либо какого-то его аспекта или фазы) соотносятся с изменениями какого-то другого конкретного явления. «Каузальность» есть вопрос исторической последовательности, того порядка, который прослеживается в серии происходящих изменений — конкретно, в определенном историческом пути следующих друг за другом событий. Апелляция к каузальности вообще не только дезориентирует процесс изучения социальных фактов, но и столь же серьезно воздействует на формирование целей и стратегий индивида. Человек, придерживающийся доктрины «индивидуализма», либо «коллективизма», как бы обладает заранее предначертанной для него программой. Перед ним не стоит задачи выяснения того, что ему необходимо сделать и как сделать это наилучшим образом в данных конкретных обстоятельствах. Для него вся проблема заключается в практическом применении твердой и незыблемой доктрины, являющейся логическим следствием имеющихся у него представлений о природе конечных причин. Он свободен от необходимости установления конкретных корреляций изменений, от необходимости выявлять частные следствия различных цепей событий, анализируя их запутанные пути. Он знает заранее, что следует делать — подобно тому как в традициях античной физической философии мыслитель знал наперед, что должно произойти, благодаря чему на его долю оставалась лишь задача логического оформления определений и классификаций.
Утверждая, что убеждения и образ мыслей должны носить экспериментальный, а не абсолютизирующий характер, мы имеем в виду не только и не столько экспериментирование, подобное тому, которое проводится в лабораториях, а определенную логику метода. Следование подобной логике предполагает наличие следующих факторов: во-первых, понятия, общие принципы, теории и диалектические превращения, являющиеся непременной составляющей любого систематизированного знания, должны восприниматься как средства осуществления исследования и проходить проверку в качестве таковых. Во-вторых, политические стратегии и предложения по осуществлению тех или иных социальных мероприятий следует рассматривать как рабочие гипотезы, а не как такие программы, которых приходится строго придерживаться и которые надлежит во что бы то ни стало реализовать. Они должны носить экспериментальный характер в том смысле, что составной частью отношения к ним следует считать непрерывное, хорошо оснащенное наблюдение за теми последствиями, которые возникают в результате внешних воздействий на них; соответственно, они должны подвергаться скорому и гибкому преобразованию, учитывающему данные последствия. При условии принятия данных двух уточнений социальные науки превратятся в механизм осуществления исследований, в средство фиксации и интерпретации (организации) их результатов. Сам по себе данный механизм будет рассматриваться уже не в качестве знания, а в качестве интеллектуального средства выявления социально значимых феноменов и раскрытия их смысла. При этом все еще будут сохраняться расхождения во мнениях, то есть различные суждения относительного того, каким путем лучше всего следовать, какую политическую стратегию лучше всего употребить. Но распространение и значимость мнений, не опирающихся на необходимые данные, заметно уменьшится. Мнения уже не будут результатом возведения в абсолют и преподнесения в качестве вечных истин неких частных ситуаций.
Данную стадию нашего анализа уместно завершить рассмотрением отношений между экспертами и демократическим обществом. Негативизм былых суждений относительно политической демократии в основном утратил свою силу. Ибо в основе его лежало враждебное отношение к династическим и олигархическим аристократиям, а и те, и другие ныне практически лишены власти. В наше время господствующее положение занимает олигархия экономического класса. Ее притязания на власть основаны не на происхождении и наследуемом статусе, а на способности управлять и нести бремя социальной ответственности, на тех полномочиях, которые представители этого класса получили благодаря собственным незаурядным способностям. Как бы там ни было, речь идет о некой подвижной, нестабильной олигархии, составные части которой подвержены быстрой замене и в той или иной степени находятся в руках неподвластной им случайности, равно как и технологических новаций. Следовательно, центр тяжести перенесен теперь в другое место. В наше время звучат утверждения, согласно которым контролировать гнетущую власть той или иной олигархии следует при помощи аристократии духа, а не путем привлечения невежественных и неустойчивых масс, чьи интересы отличаются поверхностностью и тривиальностью, а суждения лишь тогда лишены невероятного легкомыслия, когда обременены тяжкими предрассудками.
Можно утверждать, что по сути своей демократическое движение носит переходной характер. Его появление ознаменовало собой переход от феодальных институтов к институтам индустриальной эпохи и совпало по времени с передачей власти крупных землевладельцев (находящихся в союзе с церковными властями) заправилам промышленности; и происходило это в условиях освобождения широких масс от сковывавших их ранее правовых ограничений. Но при всем этом нелепо было бы превращать данное
