— Бросай ее в охранников, — ответила та, закрывая портфель, — пусть принимают судьбу своего шефа, и постарайся добежать до Пауля раньше, чем они ринутся за тобой. Я почти уверена, что тебе это не удастся. Но все-таки постарайся. А лучше, лучше, чтобы на воздух взлетел Кубе, а ты вернулась к нам. Однако время дорого, — она обернулась к остальным, — всем занять условленные места и ждать сигнала. Инга, — сказала она Тоболевич, — ты вместе со мной перейдешь на половину Авдотьи Кирилловны, чтобы с нами ни случилось, Петр Михайлович должен остаться вне подозрений, — Тоболевич кивнула. — А ты, Елизавета Григорьевна, бери портфель, возвращайся к себе, оденься покрасивей и вместе с портфелем выходи на улицу. Пауль будет ждать тебя в машине.
Наверное, Катерине Алексеевне хотелось обнять Лизу, сказать ей какие-то теплые слова, обе прекрасно понимали — эти сантименты ни к чему сейчас.
Лиза взяла портфель, вернулась через чулан к себе. Через десять минут, она спустилась по скрипучим деревянным ступеням с крыльца и села в машину к Зиберту. Стало уже совсем темно. Пауль Зиберт без лишних слов включил мотор и нажал на акселератор. Путь до резиденции гауляйтера, хотя и короткий, был смертельно опасен. Патрули действительно останавливали почти через каждые пятьдесят — сто метров. Проверяли документы, спрашивали. Но, по счастью, до обыска дело ни разу не дошло. Лиза сама не ожидала от себя, что может быть настолько хладнокровной и сумеет играть роль легкомысленной блондинки с нотами на грани жизни и смерти в прямом смысле. Она сумела, все препятствия остались позади. Пауль Зиберт включил механизм адской машины и указал Лизе место, где будет ждать ее.
Она вышла из автомобиля и направилась к резиденции гауляйтера, путь в тридцать шагов показался ей вечностью. Холодный ветер дул в лицо, выбивая слезы. На входе стоял знакомый Лизе охранник. Конечно, он получил строжайшее указание не впускать в помещение никого постороннего, но в его представлении фрейлян Арсеньева посторонней не была. Лиза вошла в здание.
— Простите, фрейлян, но гауляйтера сейчас нет на месте, — встретил ее очень любезный помощник Кубе. — Вы что-то забыли? Вы знаете, теперь такая обстановка, с этими лесными бандитами, которые проникли сегодня утром на площадь. Все просто перевернулось с ног на голову.
— Я только занесла господину Кубе ноты, которые он просил, — ответила Лиза с беспечной улыбкой. Про себя же она напряженно думала, что делать дальше. Кубе нет на месте, когда придет — неизвестно. Дежурный офицер завел с ней долгий светский разговор, а время тает. Время тает.
— Возможно, вы оставите ноты, я передам их гауляйтеру, — предложил помощник, — но не обещаю, что он посмотрит их сегодня. Наверняка, это случится не раньше, чем завтра, а то и послезавтра. Простите, фрейлян, нам бы хотелось, чтоб все было по-иному и мы могли бы больше уделять внимания столь прелестным особам, как вы.
— Оставить ноты? — переспросила Лиза, придумывая, как вывернуться.
Вдруг дверь в приемную распахнулась, на пороге появился сам Кубе в сопровождении нескольких важных лиц.
— Вы здесь? — он только мимоходом взглянул на Лизу и брови его удивленно приподнялись. — Немедленно отправляйтесь домой, фрейлян, и не выходите, пока я не пришлю за вами. Сейчас в городе очень опасно, вы даже не представляете себе как! — быстро подойдя, он поцеловал Лизе руку. — Простите, я не могу уделить вам внимания, — извинился он коротко.
— Я вовсе не требую этого, господин гауляйтер, — ответила она почти елейно. — Я только принесла ноты, которые вы просили.
Он не просил, и потому не помнил об этом. Нахмурив лоб, постарался вспомнить, но затем решил не забивать себе голову ерундой. Возможно, и просил, да вылетело из памяти со всеми последними событиями. — Я благодарю вас, фрейлян, — он вяло улыбнулся. — Если вас не затруднит, оставьте ноты у камина и немедленно, немедленно отправляйтесь домой, я вызову для вас машину, — распорядился он, проходя в кабинет. — Прошу вас, господа, — пригласил он своих подчиненных, направляясь к рабочему столу.
— Я не задержу вас, господин гауляйтер, — Лиза быстро прошла следом. — Я так признательна вам, — она понимала, что он уже не слушает ее, что и требовалось.
Оставив портфель у камина, недалеко от рабочего стола Кубе, она вышла из кабинета.
— Позвольте проводить вас к машине, фрейлян, — предложил адъютант.
— Благодарю, но я не смею отвлекать вас от дел, — она собрала все силы, чтобы улыбнуться как можно непосредственнее. — Доберусь сама.
Она нашла в себе силы не бежать по лестнице, а спуститься спокойно, даже элегантно. Лиза успела дойти до часового, когда грянул взрыв. Воздушная волна бросила Лизу на пол, посыпалась штукатурка, с грохотом обрушались перекрытия. Чудом увернувшись от балки, которая едва не раскроила ей голову, Лиза упала на пол, потом быстро поднялась и выбежала на улицу. На нее никто не обращал внимания, кругом царила паника.
Она с трудом добежала до машины Зиберта, сильно болела ушибленная нога. Пауль выскочил ей навстречу из автомобиля, схватив за руку, втянул в салон и, резко развернув машину, помчался так быстро, как только позволяли темнота и дорога.
В городе началась настоящая сумятица. Воспользовавшись ею, Лиза и Катерина Алексеевна в ту же ночь покинули Минск. Наутро, уже в отряде, на базе Савельева они узнали, что задание было выполнено блестяще, Кубе погиб. По всей Белоруссии объявлен траур. Новым гауляйтером был назначен ближайший помощник Кубе — начальник войск СС и полиции в Минске, возлюбленный пани Литвинской генерал Готтберг.
После гибели Кубе положение подпольщиков в Минске значительно осложнилось. О том, чтобы Лизе вернуться в Минск, не могло быть и речи. Гестапо искало ее, на всех заборах и столбах висел портрет убийцы гауляйтера, который, кстати, мало напоминал оригинал.
Инга Тоболевич, Пауль Зиберт и даже профессор Никольский — все были вынуждены перейти на нелегальное положение и скрываться. В сложившихся обстоятельствах, о которых немедленно было доложено в центр, из Москвы пришел приказ: Голицыной вернуться. За Лизой прислали самолет.
Катерина Алексеевна оставалась пока с Савельевым. Она, Зиберт, Тоболевич и Никольский, мозговой центр партизанской разведки, всерьез подумывали об устранении Готтберга и искали подходы к новому гауляйтеру. О том, что провалилась операция, которую готовились провести во время парада 20 сентября, и кто-то выдал партизан, словно забыли. Во всяком случае, как показалось Лизе, расследование заглохло. А ведь кто-то предал, и он, предатель, оставался в рядах партизан. Это не давало Лизе покоя. Но ее отзывали в Москву, и дальнейшие события в Белоруссии разворачивались уже без нее.
Провожая Лизу на партизанском аэродроме, Катерина Алексеевна тепло обняла ее: «Спасибо тебе, девочка, ты молодец, — сказала она. — Я тоже скоро вернусь в Москву, так что мы с тобой еще увидимся».
Но они не увиделись. Ранним промозглым утром 10 октября 1943 года никто из них не мог предвидеть, что случится дальше.
В Москве Лизу встретил Симаков. Обнимал, благодарил, восхищался мужеством, обещал представить самому Лаврентию Павловичу Берия. Потом открыл для нее квартиру Белозерцевой на улице Горького.
— Катерина Алексеевна хочет, чтоб вы остановились у нее, — объяснил он, — она скоро вернется. — И… куда-то исчез.
В квартире Белозерцевой Лиза прожила месяц. Хозяйка не вернулась, Симаков же не объявлялся и на звонки не отвечал. На Лубянку Лизу не вызывали. О ней вообще как будто забыли вовсе. Только перед самыми ноябрьскими праздниками приехал Симаков. Он осунулся, еще больше похудел, был явно встревожен. Пробыв недолго, сказал, что Лизе надо вернуться на фронт к Рокоссовскому. Все уже согласовано. О Катерине Алексеевне и о том, что происходило в Белоруссии после отъезда Лизы, не обмолвился даже словом. На вокзал проводить не пришел. Вместо полковника появился помощник, незнакомый Лизе майор. Он привез документы, справки, закрыл за Лизой дверь квартиры, а ключ положил себе в карман. Как-то очень по-хозяйски, как показалось Лизе.
Она не стала спрашивать его ни о чем. Бесполезно — все равно не скажет. Но про себя осознавала ясно, что-то случилось. У Савельева. Что-то случилось с Катериной Алексеевной. То, что никто не мог ожидать и предусмотреть. Во всяком случае, о гибели Готтберга ничего не было слышно, тогда как о смерти Кубе трубили все газеты. Лиза не обижалась на Симакова, понимала, ему не до нее. И даже не знала, уезжая из Москвы на Запад, куда отодвинулся фронт, что Симаков опять спасает ее, спасает в который уже
