Чтобы они еще больше про нашу девицу вызнали да и вовсе от нее отказались? Ты уж не влезай лучше, — попросила она, — в чем-чем а уж в делах супружества я получше твоего разбираюсь. Знаю, как счастье детям нашим составить.
— То-то и составили уже Антону, — недовольно проговорила Софья, — пьет горькую, глаз домой не кажет.
— Нам необходимо принять решение сегодня, — настаивала Марья Филипповна, проявив редкую для себя твердость. Посмотрев на встревоженное, исполненное нерешительности лицо отца, Софья тоже упорствовала до последнего.
— Нет, — отрезала она на все уговоры, — я же сказала. Лучше я умру.
Выбежав в гневе из комнаты, Софья поднялась к себе и заперла дверь. В ее переутомленном воображение все родственники казались ей злыми и несправедливыми.
Дождавшись пока в доме улягутся, она сменила платье, накинула на плечи плащ и выскользнула из усадьбы, намереваясь больше никогда в нее не возвращаться. Молодая княжна решилась идти ночью, пешком в Ухтому, к Василию.
Только что кончилась гроза, июльская ночь над Андожей стояла светлой. Чувствуя как бешено колотится сердце, Софья двинулась по дороге вдоль озера, потом свернула на запад. Дорога была неровная, ее без конца пересекали лесные тропинки. Не привыкшая к долгим пешим походам, княжна быстро устала. Как бы она ни храбрилась, ночные звуки и шорохи переполняли девушку страхом.
Рассвет застиг ее на берегу Шексны посреди леса изнуренной и заляпанной грязью. Измученная, Софья поднялась на очередной бугор и увидела, наконец, простирающие внизу владения князей Ухтомы.
Инстинктивно она выбрала верный путь и не заплутала, как того боялась. Часов около шести утра она встретила на большой дороге, ведущей в Ухтому крестьянина, который придержал лошадь, глядя с изумлением на вышедшую к нему фигуру, Вероятно, он принял княгиню за лесную ведьму, так как она видела, как он перекрестился и сплюнул через левое плечо. Убедившись, верно, что перед ним вовсе не нечистая сила, крестьянин сжалился над девушкой и довез ее на телеге до самого дома Ухтомских князей.
Только увидев богатое убранство родового гнезда местных властителей Софья вдруг представила себе в каком убогом виде она предстанет перед ними. А если в доме не только Василий, если там и Евдокия, и еще кто-нибудь из представителей их семейства, с которыми она даже не была знакома?!
Испуганная, девушка подкралась к дому как воровка и в нерешительности остановилась перед окнами. Было прохладно. Слуги уже встали. Из поварни доносился звон посуды, приглушенный говор, отчетливо чувствовался маслянистый запах жареного мяса и копченой ветчины.
Солнце уже высоко взошло над Белым озером. Окна были распахнуты навстречу ему, раздавался смех, слышались мужские голоса. Больше всего захотелось теперь Софье оказаться в своей спальне в Андоже, но отступать было поздно.
Она поднялась по парадной лестнице на круглое, обрамленное гранитными колоннами крыльцо и дернула колокольчик — эхо его звона прокатилось по всему дому. Затем отступила: в дверях появился лакей в голубой ухтомской ливрее, вид у него был надменный и строгий.
— Что Вам угодно, сударыня? — спросил он.
— Я бы хотела повидаться с князем Василием Романовичем, — вяло проговорила Софья, едва сдерживая дрожь.
— Но князь Василий Романович завтракает с друзьями, — заявил лакей. — Уходите, он Вас не примет.
В открытую дверь столовой Софья слышала смех, разговоры, а громче других звучал голос Василия.
— Мне просто необходимо увидеться с князем, — настаивала Софья, доведенная до отчаяния, готовая расплакаться прямо на пороге. Лакей уже поднял руку, чтобы прогнать ее восвояси, но тут в большом круглом зале, украшенном картинами на стенах, появился Василий. Он смеялся, говоря что-то через плечо оставшимся в столовой господам. Продолжал есть и держал в руке салфетку.
— Василий, — позвала Софья, — Василий, это я. Я здесь…
Он подошел ближе и смотрел на нее с неподдельным изумлением на лице. Потом спровадив слугу, увлек княжну в крохотную прихожую рядом с залом.
— Как, Софья? В чем дело? Что случилось? — быстро спрашивал он, а Софья, совершенно обессиленная, упала в его объятия и разрыдалась у него на плече.
— Тише, любовь моя, все хорошо, — пробормотал он, гладя ее волосы, пока она не успокоилась.
— Матушка решила выдать меня замуж за Петра Салтыкова, — проговорила Софья тихо. — Я сказала им, что никогда не соглашусь. Всю ночь шла лесными дорогами, чтобы сказать тебе об этом.
К ее удивлению, он вдруг рассмеялся. Почти как в тот день их самой первой встречи в Белозерске, когда ее стошнило от жаркого.
— И это все? — спросил он, — И ты прошла более двенадцати верст пешком, чтобы сказать мне это? О, Софья, малышка моя дорогая!
Княжна смотрела на него, пораженная, что такое серьезное дело он обращает в шутку.
— Что же мне делать? — осторожно спросила она.
— Послать их ко всем чертям, — решительно сказал он, — а если ты не осмелишься, я сделаю это вместо тебя. Пойдем завтракать.
— Нет! — Софья в ужасе вцепилась в его руку. Если крестьянин на лесной дороге принял ее за ведьму, а лакей — за нищенку, то страшно даже представить, что подумают о ней его друзья. Но Василий не стал ничего слушать и потащил Софью в столовую, где завтракали мужчины. В испачканном платье и порванных туфлях она предстала перед Васильевыми дружками, прославленными после сподвижниками Петра Алексеевича генералом Андреем Паниным, ближним царским советником Никитой Зотовым и «полудержавным властелином» и князем Александром Даниловичем Меньшиковым. Все они стосковавшись по общей гульбе, приехали в Ухтому уговаривать Василия поскорее возвращаться в Петербург, а заодно и лес приглядеть для строительства новой петровской столицы.
— Эка у тебя красотка в доме от нас скрывалась, Василий, — прицокнул языком Меньшиков, оглядывая Софью, — а все говорил, один я тута, один. Мы ж сразу и не поверили, верно? — он подмигнув, толкнул Зотова в бок. С набитым ртом, советник государя только кивнул. Не зная всесильного петровского фаворита в лицо, Софья не могла не заметить важность ухтомского гостя. И хотя сидел он за столом в простой белой рубахе, расстегнутой по вороту, взгляд княжны сразу упал на его роскошный кафтан, висящий на спинке кресла. Белый на красной подкладке, мундир ослеплял золотым шитьем, но пуще того сверкали на нем драгоценными каменьями ордена, две больших звезды и крест.
— Это княжна Софья Ивановна Андожская, — представил ее гостям Василий, — напрасно смеетесь, Александр Данилович, — продолжил он язвительно. — Софья Ивановна двоюродная племянница адмирала Белозерского. Она только что сбежала из дома. Ты не поверишь, Алексаша, ее матушка удумала выдать ее замуж за этого недотепу Салтыкова!
— Неужто? — усмехнулся за столом Зотов. — Знаю я его. Собой недурен, но глуп. Незавидная партия, — он наклонился и гладил уши борзого пса, сидевшего у его ног.
— Возможно, Вы позавтракаете с нами, Софья Ивановна, — предложил Меньшиков, указывая на блюдо, уложенное большими кусками свинины и баранины. Но Софья слишком устала, чтобы желать чего — то иного, кроме хорошего отдыха.
— Мне думается, Софье Ивановне надо бы ванну принять со столь долгой гулянки, — рассудительно подал голос Панин. — Позови своих служанок, Васька. Пусть они ей воды нагреют.
— Служанок у меня нет, — пожал плечами князь Ухтомский, — всех с собой Евдокия забрала. С ними в Москву умчалась. Так что в моем доме нет ни одной женщины.
Услышав его слова, Никита Зотов чуть не подавился и закашлявшись, прикрыл лицо носовым платком, а Василий бросил на него гневный взгляд…Затем князь Меньшиков, быстро переглянувшись с друзьями, вышел из столовой под предлогом размяться после сытного завтрака. За ним последовали Зотов и Панин. Наконец, Софья и Василий остались одни.
— Зря я пришла, — горько заметила Софья, — я осрамила тебя перед столичными сотоварищами,
