Перед моим мысленным взором появились алмазы, свет преломлялся в них, рассыпаясь в тысяче направлений, — и я чувствовал, примерно то же происходит во мне самом. Словно свет моего рассудка, духа рассыпался и разлетелся во все стороны. Я слышал голоса в своем сознании, каждый стремился перекричать остальные, получив подпитку силы от черной сущности, которая была Гекатой, отнимая друг от друга за частицей частицу, стараясь скорее от другого избавиться, да и крики Гекаты до сих пор звенели в моих ушах. И часть меня, Невпопад а, присутствовала в каждом из этих голосов, и я точно знал, что сейчас произойдет нечто страшное и мой рассудок разорвется на сотню кусочков. Я буду повсюду и нигде, и, еще не зная как, я понял, что этого допустить нельзя.
Люди очнулись от потрясения, все что-то кричали, задавали вопросы, а я кое-как поднялся и в отчаянии огляделся. Я искал подсказку — что же мне делать. И тут я увидел. Оно словно звало меня, манило, как мотылька, и это было сравнение верное, потому что я говорю о пламени. Меня звали факелы на стенах, и я кинулся к ближайшему, придумав отчаянный план. Голова, тело ощущались так, словно изнутри их распирала страшная сила, которая вот-вот разорвет их, и мне бы не хотелось оказаться поблизости, когда это произойдет.
Мир передо мной превратился в размытые пятна, и вдруг одно из таких пятен встало у меня на пути.
— Ты, ублюдок! — раздался голос Кабаньего Клыка. Он ревел на меня из тумана, образовавшегося передо мной. — Ты зарезал беспомощную женщину!
Наверное, у него от увиденного помутился рассудок, потому что мой верный Кабаний Клык напал на меня, позабыв о моей неуязвимости. Тем не менее я взмахнул мечом, все еще липким от крови — или иной какой субстанции, наполнявшей Гекату. Клинки скрестились.
— Это меня ты обвиняешь в убийстве беспомощной женщины?
Я легко отбил его меч в сторону. И тут понял, что времени у меня не осталось, мое тело готово было взорваться под давлением тех сил, что наполняли его, а та часть меня, которая оставалась Невпопадом, кричала: «Избавь нас! Избавь нас! Избавь!»
Я схватил факел, ощутил исходящий от него жар, и что-то черное и страшное во мне сжалось, взвыло отчаянно, стремясь напугать меня и вызывая на бой, пытаясь удержать меня от того, что я собираюсь делать. Вымолвив короткую молитву и не зная, кому именно ее адресовать, я развернул факел, сжался, пообещал себе, что не буду кричать, и, ткнув себя в грудь его горящим концом, это обещание нарушил.
Закричали и все вокруг, люди, наверное, решили, что их несравненный Невпопад, их бог, сошедший на землю, окончательно выжил из ума. Но мне было плевать на их мнение. Только чудовищная боль от ожога в груди имела сейчас значение. Нет ничего более жуткого, чем запах паленого человеческого мяса, особенно когда знаешь, что пахнет от тебя самого.
Но я все держал факел. Я почти ослеп, мир вокруг погрузился в туман, какие-то тела передвигались туда-сюда без всякого смысла и логики. Меня окутала красная мгла, но я держал пламя у своей груди, безжалостно сжигая кожу вокруг Глаза Смотрящего.
— Ублюдок! — услышал я еще раз.
Это Кабаний Клык нападал на меня сзади, и я упал как раз в тот момент, когда его меч просвистел над моей головой. Упасть на землю труда не составило — я чудом так долго держался на ногах.
Остальные тоже закричали на меня. Все те, кто с восторгом выкрикивал мое имя, теперь кричали его в гневе. Как я мог так поступить, кричали они. Как я мог просто зарубить мою любимую супругу, словно… словно варвар.
«Лицемеры! Лживые, тупые мешки с дерьмом…» — вертелось у меня в голове, как припев. Толпа дураков голосила о том, как им противно мое деяние, хотя сами они совсем недавно совершали и не такие жестокости, а поводы подбирали и вовсе пустяковые. Кейт… Геката… Она даже не была человеком. Она была… вещью… притворявшейся женщиной. А те люди, которые так горячо меня осуждали теперь, совсем недавно убивали мужчин, женщин, детей с одинаковым хладнокровием и удовольствием, не задумываясь, насколько это морально или правильно, имея целью только набить собственные кошельки и утолить собственную похоть. И все с моим именем на устах, с тем именем, которое сейчас проклинали.
Я увидел их суть гораздо яснее, чем когда-либо раньше, и это раздуло пламя моей собственной ненависти. К ним… к самому себе… За то, что и я участвовал вместе с ними, и…
Пламя…
Огонь в противовес невежеству. Огонь несет знание, чистоту, очищение. Тени бегут от огня, тьма прячется под камнями и в закоулках, когда появляется свет, произведенный огнем. Все, что мне об этом говорили на эту тему, — все хлынуло в мою память, и, хотя я прикусил губу так крепко, что чуть не рассек ее пополам, я держал факел, прижимая его к Глазу Смотрящего.
И он отделился от моей груди.
Да, Глаз Смотрящего оторвался от моей груди, обрывки кожи свернулись, обожженные пламенем. Глаз со стуком упал на землю…
И разбился вдребезги.
Вдребезги.
Я смотрел на него во все глаза, хотя мне по-прежнему было трудно смотреть. Как такое может быть? Знающие люди говорили мне, что проклятый камешек ничем невозможно разрушить, но одно падение раскололо его на сотню кусочков. Меня обманули. Но с другой стороны, что в этом нового?
Да, новой была рана на груди. Я выглядел ужасно. На груди, там, где огонь прожег камзол, зияла дыра, да и сам материал горел. Я яростно содрал с себя одежду, разорвал ее и бросил горящие обрывки на землю. Мое зрение начало проясняться, и я в смятении посмотрел на обугленную дыру в груди на том месте, где был алмаз. К счастью, дыра не была сквозной. Она напоминала глубокую почерневшую воронку. И дико болела.
Стали проясняться и другие подробности. Пелена, отделявшая одну часть моего сознания от другой, спала. И вот тот человек, которым я был, и тот, которым стал, соединились, и впервые за много месяцев я полностью осознал, что со мной произошло. И это потрясло меня до самой глубины души.
И именно тогда Кабаний Клык, про которого я совсем забыл, яростно взвыл и налетел на меня с мечом.
Я попятился… и спасло меня только полное и неожиданное падение. Правая нога подогнулась под переменой веса, и я оказался на земле, в замешательстве глядя на противника.
Кабаний Клык наступал на меня, размахивая мечом, и я понял, что былая неуязвимость больше меня не защищает. И тут, когда до смерти оставалось всего мгновение, я услышал пронзительный и злобный скрипучий крик. Это Мордант вцепился Кабаньему Клыку прямо в лицо, визжа и царапаясь. Кабаний Клык завопил, но его вопль заглушался телом хролика.
Мой меч лежал всего в футе от меня. Я бросил тело вперед, схватил оружие и ударил им изо всех сил. Удар был неуклюжий, даже жалкий, но достиг результата, потому что я попал Кабаньему Клыку по сухожилию под правой лодыжкой и рассек его. Кабаний Клык, который бился с хроликом, слишком поздно осознал, что произошло, и тоже оказался на земле, извиваясь от боли. Мордант взлетел с его лица как раз за миг до падения, и я в один момент кинулся на Кабаньего Клыка. Хоть я опять и хромой, но сила в руках оставалась прежняя, и я бил противника головой о землю, крича ему:
— Это ты меня обвиняешь, что я убил беспомощную женщину? Так это за нее! За ту, чья вина была только в том, что она оплакивала мужа! Думаешь, я забыл? Ублюдок! Сволочь!
Мир снова отодвинулся от меня, и чьи-то сильные руки подняли меня с поверженного Кабаньего Клыка. Я бился как мог в руках тех, кто еще недавно были моими верными воинами, но выиграть не мог — боль разрывала меня.
Но вот раздались испуганные крики: «Смотрите! Не может быть! О боги, спасите нас!» — и я глянул, что вызвало эти крики. Приобретя новое знание, зная, что произошло, пока Глаз Смотрящего держал меня в своих объятиях, я примерно предполагал, чего можно ожидать. И все же, увидев, я ощутил, как сердце у меня перестает биться.
Из каждого обломка расколотого Глаза возникало призрачное существо. Каждое чернейшего цвета, с кривой улыбкой на губах и сияющим мечом в руке. Через несколько мгновений их собралась целая сотня; они стояли во дворе и оглядывались с очень знакомой усмешкой.
Знакомой… потому что усмешка была моя.
