непременно должно было оказать на неё воздействие: тряхнул кошелем, в котором забренчали монеты. Чудачка снова повернулась ко мне лицом, на котором появилось выражение подозрительности и алчного любопытства:
– Чего желаешь?
– Надеюсь, вы понимаете, что труды ваши будут вознаграждены более чем щедро. Не сомневайтесь, мы...
– Чего тебе надо? Говори! – нетерпеливо перебила меня она. И даже пальцем погрозила.
Я сунул руку за пазуху и извлёк оттуда кусок пергамента, на котором было записано кое-какое сообщение. Я накануне его набросал.
– Просил бы вас, обождав семь дней, отправить это диктатору Шенку. Лично в руки. Это очень важно! – Порывшись в кошеле и выудив оттуда пару монет, я с деланной небрежностью добавил: – Двух дюков, надеюсь, будет довольно в качестве оплаты за эту услугу?
У старой жабы просто глаза на лоб полезли. Уверен, никто и никогда ей столько не платил. Подскочив ко мне, она сцапала золотые своей иссохшей морщинистой лапкой, взяла сложенный пергамент и принялась было его развёртывать.
– Прошу прощения, – твёрдо заявил я. – Но это послание сугубо личного характера.
Чудачка хмыкнула и покачала головой:
– Ишь, чего захотел! Чтобы я, не читая, доставила письмо нашему грозному господину и повелителю? А почём мне знать, вдруг тут про меня написано, что меня убить надобно? Нет, сынок, лучше прими назад свои денежки...
– Да ладно уж, читайте, – вздохнул я. – К вам это не имеет отношения, но, коли желаете, можете сами убедиться.
Колдунья пробежала письмо глазами, свернула его и снова погрозила мне пальцем.
– Не надейся, что я его лично отнесу диктатору. За доставку таких новостей он любого на месте прикончит. Прихлопнет, как муху. – Она поморгала своими маленькими полусонными глазками, живо вообразив себе картину этой расправы. – Птицу пошлю. Она-то успеет упорхнуть, прежде чем диктатор Шенк развернёт твоё письмецо.
– Вы имеете в виду своего красавца сокола?
Чудачка молча кивнула.
Что ж, мне было всё равно, каким образом послание попадёт в руки Шенка.
– Так тому и быть. – Я поклонился. – Ещё раз благодарю вас за...
Старуха не стала меня слушать. Махнув рукой, вышла во двор и со всей поспешностью, на какую была способна, зашагала к дому. Ветер вздувал полы её потрёпанного линялого суконного плаща, и это делало колдунью похожей на дряхлую, обессилевшую птицу, которая тщетно пытается взлететь.
– Позвольте полюбопытствовать, – произнесла Энтипи, – что там было? В вашем послании Шенку?
– Да ничего особенного. – Я небрежно махнул рукой. – Всего лишь некоторая информация о его супруге. Кем она была в прошлом и чем отличилась. Факты биографии, которые она из скромности предпочла не разглашать.
– Колдунья здорово испугалась. Значит, сведения, которые вы сообщаете Шенку, бросают тень на его жену.
– Во всяком случае, там нет ни слова лжи. Только правда. Без каких-либо оценочных суждений. Пусть диктатор сам решает, радоваться ли ему этим новостям или печалиться.
Энтипи светло улыбнулась. Лицо её сразу сделалось на удивление хорошеньким. Даже красивым.
– Выходит, Шенку теперь станет известна вся подноготная его наречённой. И он вряд ли придёт в восторг от этих сведений.
– Верно. Но ведь у них через неделю свадьба. Когда Шенк получит моё письмо, она успеет уже сделаться его супругой. Так что кое-какой шанс сохранить жизнь я ей дал, согласитесь.
– Но ведь она щедро заплатила вам за молчание.
В словах Энтипи звучал упрёк, и я горячо возразил:
– А вот и нет! Молчать я ей не обещал, клянусь! Сказал только, что больше не стану искать с ней встреч, требовать денег. И сдержал слово. Но до сего момента мы всё ещё не были с ней в расчёте. Слишком суровый урок она мне тогда преподала. Теперь только я наконец полностью с ней расплатился. Привык, знаете ли, всегда погашать свои долги.
21
Лошадки, которых приобрела для нас Мари, да благословят её боги, оказались на диво выносливыми и быстроногими. Они резво и неутомимо несли нас с Энтипи по дорогам Приграничного царства Произвола к форту Терракота. Единственным, что вызывало у меня неизменную досаду, оставалась погода. Вот уж никогда бы не подумал, что зима может оказаться такой долгой и такой свирепой. Ведь мы были не на Холодном Севере, где других сезонов просто не существует. Пора бы и весне наступить. Но с этим я ничего не мог поделать. Оставалось только смириться и терпеть морозы и ледяные ветры. В остальном путешествие наше проходило спокойно, без приключений и неприятных неожиданностей.
Мы с принцессой, как и прежде, старались по возможности не привлекать к себе ничьего внимания. Она даже волосы подстригла и стала, во всяком случае издали, похожа на мальчишку. Мы ни с кем из путников, лавочников, зевак старались не встречаться взглядами, а если к нам обращались с вопросами, отвечали невнятным бормотанием, чтобы у собеседников сложилось впечатление, будто мы не владеем цивилизованной речью, а говорим на каком-то неведомом диком языке. От нас в таких случаях сразу же отставали.
Для ночлега мы стали теперь выбирать самые шумные и многолюдные постоялые дворы. Благодаря вынужденной щедрости Астел мы могли себе позволить нанимать вполне приличные комнаты, более того, принцесса и я проводили ночи в разных помещениях. На этом я настоял, уверив Энтипи, что нам такая роскошь вполне по карману. Дело в том, что в последнее время я стал замечать, что её высочество всё больше ко мне привязывается. Меня это не радовало, а напротив, тревожило. Я уже вам объяснял почему.
Мне, в свою очередь, стали доставлять всё большее удовольствие долгие беседы с ней. Во-первых, она давно перестала то и дело поминать своего героя Тэсита. Одно это сделало наше общение куда более приятным. А с тех пор, как мы покинули амбар Чудачки, устремившись в Терракоту, она вообще ни одного раза не произнесла это имя. Принцесса, думаю, полностью утратила веру в него. И в этом не было ничего удивительного. Очутившись на таком высоком пьедестале, на какой она мысленно вознесла Тэсита, любой почувствует головокружение и рано или поздно сверзится на грешную землю.
И ещё Энтипи с большим интересом слушала меня, когда я говорил о своём детстве и отрочестве. Ей ужасно нравилось узнавать подробности моей прежней жизни. Всё, о чём я говорил, было ей в новинку, и, требуя всё новых рассказов, она поясняла, что никогда прежде ей не доводилось беседовать с таким необычным человеком. Дескать, я здорово отличался от всех тех рыцарей и оруженосцев, кого её высочеству довелось встречать в истерийской крепости. Вот уж что правда, то правда. Я и сам знал, как мало на них похожу.
По вполне понятным причинам я был далёк от того, чтобы пересказать ей все до единого события своей жизни без утайки. Кое что держал про себя. К примеру, скрыл от принцессы обстоятельства моего зачатия. Только упомянул мимоходом, что, дескать, мать настойчиво твердила о моей великой судьбе, о том, что меня ждёт славное будущее. Я не счёл нужным скрывать от неё и то, что Маделайн незадолго до того, как мной забеременеть, видела феникса. Услыхав об этом, Энтипи вытаращила на меня глаза.
– Так, выходит, она стала свидетельницей возрождения феникса ещё до того, как вы родились! Получается, у вас куда больше оснований считать себя избранником судьбы, чем у... – Тут она запнулась. Хотела сказать: «Тэсита», но язык не повернулся. Тряхнула головой и потребовала: – Продолжайте.
Что ж, я без утайки поведал ей о злодейском умерщвлении моей матери каким-то скитальцем и об обстоятельствах, которые привели меня в замок короля Рунсибела.
Я подметил, что ей нравилось заглазно обсуждать тех, с кем она общалась в родительском доме. Вернее, подвергать их нещадной критике. В этом мы с ней были очень похожи. Но если ей, по сути ещё ребёнку, доводилось видеть всех этих людей лишь из окон своих комнат да жадно ловить сплетни, пересказываемые друг другу фрейлинами и слугами, то я за время моей службы оруженосцем со многими из
