смилуйся над нами… Лондо… Лондо…»
Ничего… ничего не было… он…
Я ничего не видел… ничего…
Когда Кош вылетел из своего скафандра… тогда… чтобы спасти Шеридана… Лондо тоже был там… и слышал слова, изумленный шепот…
Валерия… Дрошалла… Г'Лан…
Все они видели… нечто… а Лондо, прикрыв глаза от света… увидел…
Я ничего не увидел… ничего…
Ничего… небытие пустой души… небытие проклятия… ничего…
«Лондо! Спаси нас… спаси… спаси…»
Спаси… Спаси нас…
Спаси меня…
А потом… …потом внезапно в его мозгу появилось видение, которое он похоронил на долгие годы… оно ожило в подробностях, и он увидел… увидел… …существо… огромное существо, с распростертыми крыльями, которое глядело вверх… нет, вниз… на него, оно улыбалось, и лицо, женское лицо, мерцающее, переливающееся, это была Адира, она, улыбаясь, сказала ему, что не надо бояться, и протянула к нему руку… он коснулся ее… и из его глаз потекли слезы, слезы радости… а за ней, казалось, мерцал пляж…
Черные щупальца, обвились вокруг его руки, удерживая его… …он боролся с ними в последнем сражении, в последнем бою за единственное, что имело значение, и его пальцы почти выпустили ее руку…
«Лондо… ты не можешь уйти… ты всегда будешь принадлежать нам… ты…»
«Я буду принадлежать саму себе», мысленно вскричал он, и ринулся к ней, под тепло прекрасных крыльев этого великолепного существа, и его пальцы соединились с ее пальцами. На мгновение вокруг них вспыхнула энергия, она охватила его и взорвалась, а потом мир побелел…
Далеко, далеко отсюда…
Центаврианка впервые за долгое время сфокусировала взгляд на тех, кто ее окружал. И удивительно сильным и твердым голосом сказала:
— Ого. Теперь я нужна ему. Как обычно… …а потом ее глаза устало закрылись, и Тимов, дочь Алгула, императрица Примы Центавра в изгнании, скончалась…
Глава 28
Ренегар и Гвинн, стоя в шаттле Вира, отчаянно жестикулировали, призывая его на борт. Гвинн окинула Сенну с ног до головы критическим взглядом. Похоже, что Сенне это не понравилось. Но она не подала виду. Вместо этого она уставилась на небо, очевидно, ожидая, что какой-нибудь дракх может каким- то образом их обнаружить и отомстить. Но, Вир, приблизившись, внезапно замедлил шаги, а потом остановился.
— Что, черт возьми, ты творишь? — спросил Ренегар.
Сенна смущенно посмотрела на него.
— Вир?
Вир, как ребенка, нес в руках большую сумку. Внезапно он сунул ее в руки.
Сенне, быстро поцеловал ее в щеку, развернулся и двинулся обратно во дворец.
— Я возвращаюсь, чтобы помочь Лондо.
— Ты не можешь ему помочь, — резко ответила Гвинн. — Ты лишь погибнешь.
— Погибну? — в ровном голосе Вира слышалось недоверие. — Вы так ничего и не поняли, Гвинн. Все хорошее и доброе, что было во мне, давно исчезло. Теперь я понял, что все, что я в себе обычно презирал, было лучшей моей частью. Я не могу погибнуть ? Вир Котто давно мертв. Я могу только погубить это тело, но, поверьте, это меня совершенно не волнует.
Он отвернулся и побежал ко дворцу. Ренегар крикнул ему вслед:
— Ты — дурак!
— Это давно известно, — крикнул ему во ответ Вир.
Ренегар недоверчиво проводил его взглядом, а потом покачал головой и повернулся к техномагам.
— Мы будем ждать его возвращения?
— Если только мы — такие же дураки, как и он, — отрезала Гвинн. — Пойдем, — она направилась к шаттлу, а потом остановилась у люка… ей даже не потребовалось оглядываться на Ренегара, чтобы понять, что он не сдвинулся с места. Как и Сенна.
— Улетайте без меня, если хотите. Я буду ждать здесь, — сказал ей Ренегар.
— Я тоже, — эхом отозвалась Сенна.
Гвинн тяжело вздохнула, а потом произнесла:
— Нет. Мы не будем ждать. Мы вылетаем прямо сейчас.
Ренегар отвернулся от нее и тут почувствовал ее руку на своей руке.
Другой рукой она схватила руку Сенны. Они попытались вырваться, но Гвинн пробормотала какие-то слова, и они почувствовали какое-то покалывание, быстро переместившееся к их головам.
Потом Гвинн потащила их к шаттлу, а они оказались не в состоянии ей помешать.
Когда Вир вошел в тронный зал, там стояла мертвая тишина. Но он уже знал, что там увидит. Они оба лежали там, Г'Кар и Лондо, вцепившись друг другу в горло. Вся эта сцена производила ощущение завершения, закрытия, как будто это в любом случае должно было произойти.
Большая печать императора лежала неподалеку. Вир медленно присел и подобрал ее. Он вертел ее в руках, чувствуя ее тяжесть, и покачал головой. Ему показалось, что он держит в руках все ожидания Примы Центавра, все разбитые надежды, все рухнувшие обещания будущего.
Его глаза были сухи. У него больше не было слез.
Посмотрел на Лондо. Жизнь покинула его тело. Удивительно, но на его лице застыла улыбка.
Он просмотрел на Г'Кара, в его глаз…
Горящий красный глаз, который все еще двигался. Чуть заметно подергивался.
— Великий Создатель, — выдохнул Вир, не в состоянии в это поверить. — Г'Кар…
Глаз Г'Кара, на мгновение сфокусировался на Вире, а потом уставился вдаль… он глядел… на нечто… у ног Вира.
Вир рефлекторно проследил за направлением взгляда Г'Кара… и отскочил, задыхаясь от ужаса.
Казалось, это существо испытывало сильнейшую боль. Его щупальца бесшумно хлестали по полу, единственный отвратительный глаз был покрыт коркой.
На его боку зияла дыра, как у шершня на месте оторванного жала. Но эта тварь находилась в дюйме от Вира, и продолжала двигаться с решительностью, граничившей со сверхъестественностью.
Страж смотрел прямо на Вира, хотя он скорее почувствовал его, нежели увидел.
И Вир закричал, но вовсе не от ужаса. Вместо этого в нем поднялась слепая ярость, подобной которой он никогда не знал. И, схватив печать императора, он обрушил ее на Стража. Тварь издала тошнотворный, хлюпающий звук, и Вир был уверен, что услышал в своих мыслях ее визг… невозможно, конечно, так как у этой твари не было рта, но все равно, он ее слышал. Он был уверен, что это не было плодом его воображения. Подняв большую печать, он увидел на полу подрагивающую массу. Двигалась она или нет, не имело значения, ибо он был в такой ярости, что обрушил бы на нее печать в любом случае.
Он ударил его в третий раз, потом в четвертый и пятый. Он сбился со счета. Он потерял чувство времени и забыл, почему это делает. Он удивился, осознав, что плачет, что на глаза ему навернулись непрошеные слезы. Он изрыгал оскорбления в адрес этой твари и всего того, что она олицетворяла собой, он даже не предполагал, что знает такие слова. Пустой тронный зал эхом отзывался на звон большой печати императора, на которой с каждым ударом появлялось все больше вмятин.
Наконец, его ярость утихла. Он отошел назад и оценил размер нанесенных им повреждений. От Стража на полу осталось лишь мокрое место. Он отбросил печать, не беспокоясь о ее традиционном или
