женщинами, которые соглашались заходить ко мне. И еще я употреблял таблетки – пекордан и секонал – и напивался пивом «Хайнекен» и коньяком.
В основном я нюхал кокаин, но иногда колол в ногу кокаин и героин, это называется «спидболом», от такой смеси погиб Джон Белуши. Я нечасто выбирался из дома, а когда выезжал, то в основном в ночные клубы в Гарлеме, где продолжал накачиваться наркотиками, в общем, жил как придется.
Уборкой в доме я вообще не занимался – не умею, никогда не приходилось. Дома об этом заботилась мать или Дороти, а позже отец держал горничную. Я всегда был опрятным в смысле личной гигиены, но остальное дерьмо так и не научился вычищать, да, откровенно говоря, мне это даже в голову не приходило. Оставшись один после ухода Франсис, Сисели, Бетти, Маргерит и Джеки, я нанимал горничных, но они у меня не задерживались, я ведь вел себя как настоящий псих. Им, наверное, страшно было оставаться со мной в одном доме. Они приходили время от времени, но тут же увольнялись – за мной невозможно было убрать. Дом был в жутком беспорядке, везде валялась одежда, в раковине полно грязной посуды, на полу разбросаны газеты и журналы, повсюду натыканы бутылки из-под пива и всякий другой мусор. Тараканье пиршество. Иногда мне удавалось на короткое время заполучить горничную либо одна из моих подружек вызывалась подубраться, но в основном дом был грязный, темный и мрачный, как темница. Мне-то было наплевать, я об этом даже не задумывался, кроме тех редких часов, когда был трезвым.
Я превратился в отшельника, почти не выходил. С внешним миром меня связывал в основном телевизор – он был постоянно включен – и газеты и журналы, которые я перелистывал. Иногда я получал информацию от немногих старых друзей, которые заглядывали посмотреть, все ли со мной в порядке, – Макса Роуча, Джека Де Джонетта, Джеки Бэттл, Эла Фостера, Гила Эванса (Гил и Эл заходили чаще других), Диззи Гиллеспи, Херби Хэнкока, Рона Картера, Тони Уильямса, Филли Джо Джонса, Ричарда Прайора и Сисели Тайсон. Они мне рассказывали все последние новости, но иногда я даже их не пускал к себе.
В этот период я снова сменил менеджеров. Нанял Марка Ротбаума, он некоторое время работал на моего бывшего менеджера Нила Решена, потом был менеджером Уилли Нельсона. С Джимом Роузом, моим гастрольным менеджером, мы продолжали общаться. При мне постоянно находился и исполнял все мои поручения один черный парнишка, по имени Эрик Энгельс, мы с ним познакомились через его мать. Эрик помогал мне скоротать годы моего молчания. Если, например, я ленился приготовить себе поесть и ни одна из моих подружек мне не сготовила, то Эрик мчался в «Селлар», заведение моего друга Говарда Джонсона, и брал там для меня жареного цыпленка. Было удобно всегда иметь под рукой Эрика, я ведь, бывало, по полгода и больше вообще не выходил.
Навещая меня, мои старые друзья приходили в ужас. Но ничего мне не говорили, потому что, как мне кажется, просто боялись, что я их тут же выставлю за дверь, что я бы и сделал. Через некоторое время музыканты перестали ко мне заходить, потому что я их по многу раз вообще не пускал. Им это дерьмо надоело, и они перестали ходить. Разговоры о том, что я крепко сижу на наркотиках, были абсолютно правдивыми: я действительно на них крепко сидел. Секс и наркотики заняли в моем сердце пустующее место музыки, и я самозабвенно предавался им круглые сутки.
У меня в тот период было столько женщин, что я многих из них вообще не помню, даже имен. Если бы я встретился с одной из них сегодня на улице, я наверняка бы ее и не узнал. Все они являлись на одну ночь, а на следующее утро уходили, вот и все дела. Остались в памяти как расплывчатые пятна. Уже под конец моего периода молчания в моей интимной жизни вновь появилась Сисели Тайсон, хотя она всегда оставалась моим другом, и мы время от времени виделись. Заходила навестить меня и Джеки Бэттл, но уже не как любовница, а как старая подруга.
Меня занимало то, что некоторые назвали бы извращением – ну знаешь, когда у тебя в постели не одна женщина. Иногда я наблюдал, как они ублажают друг друга. Мне это нравилось, не буду скрывать. Меня это возбуждало – а в то время я гонялся за любыми формами возбуждения.
Я понимаю: кто это прочтет, наверняка решит, что я ненавижу женщин, или что я сумасшедший, или и то и другое. Но я не ненавидел женщин, я их очень любил, может быть, даже слишком любил. Я любил быть с ними – до сих пор люблю – и делать то, о чем втайне мечтают многие мужчины – о том, что можно делать со многими красивыми женщинами. Для многих мужчин это мечта, просто какая-то фантазия, но у меня все это было в реальной жизни. Многие женщины тоже хотели бы заниматься этими вещами, как, например, быть в постели с несколькими красивыми мужиками – или женщинами – и делать все то, чему они тайно предаются в своих фантазиях. Я совершал то, что мне подсказывало воображение, исполнял свои самые сокровенные желания, вот и все. Это была моя частная жизнь, никому от этого вреда не было, и женщины, с которыми я проводил время, наслаждались так же или еще больше меня.
Я знаю, что все, о чем я здесь рассказываю, осуждается в такой консервативной в сексуальном отношении стране, как Соединенные Штаты. Я знаю, что многие будут считать меня грешником перед Богом. Но у меня другой взгляд. Я устроил себе праздник, и я совершенно не сожалею об этом. И нет у меня никакого груза на совести. Понятно, что все это было связано с моим пристрастием к кокаину – хороший кокаин повышает сексуальную энергию, ее нужно куда-то девать. Потом уже все это превратилось в обыденность и скуку, но только когда я сполна насладился.
Многие считали, что я спятил или был близок к тому. Даже мои родные начали во мне сомневаться. Мои отношения с сыновьями – которые и так всегда оставляли желать лучшего – испортились в это время до предела, особенно с Грегори, который стал называть себя Рахманом. Он все время доставлял мне огорчения – то его арестовывали, то он попадал в другие переделки, и вообще он меня страшно достал. Я знаю, что он любил меня и хотел быть похожим на меня.
Одно время даже пытался играть па трубе, но так плохо, что было невозможно слушать, я ему кричал, чтобы он прекратил. Мы с ним всегда много ругались, и, конечно, я сам, наркоман, был для него плохим примером. Я прекрасно понимаю, что отец я никудышный, но это не мое, не для меня.
В 1978 году меня посадили в тюрьму за то, что я не обеспечиваю семью. На этот раз меня засадила туда Маргерит: я совсем не давал ей денег на Эрина. Мне пришлось выложить 10 тысяч долларов, чтобы выбраться из тюрьмы, с тех пор я старался исправно исполнять свой долг. В последние годы Эрин живет у меня и всюду со мной ездит, так что сейчас я веду себя по отношению к нему должным образом.
Когда у меня кончался кокаин, меня все начинало жутко раздражать, все действовало мне на нервы. И я не мог справиться с этим состоянием. За весь этот период я совсем не слушал музыку, ничего не читал. Вот мой образ жизни: я нюхал кокаин, уставал от него, мне начинало хотеться спать, я принимал таблетку снотворного. Но даже и тогда не мог уснуть, выходил из дома в четыре утра и бродил по улицам, как оборотень какой или Дракула. Заходил в ночной притон, нюхал там еще кокаину, потом мне надоедали все эти дураки, которые ошиваются в этих притонах. Тогда я уходил оттуда, приводил домой шлюху, нюхал еще кокаину, потом снова принимал снотворное.
Как личность я распадался. Во мне сидело четверо людей, я ведь Близнец, и так состою из двух человек. Два человека без кокаина и два с кокаином. Во мне было четыре личности, у двух из них была совесть, а у других двух ее не было. Когда я смотрелся в зеркало, я видел настоящее гребаное кино, фильм ужасов. В зеркале отражались все эти четыре лица. У меня все время были галлюцинации. Я видел несуществующие вещи, слышал несуществующие голоса. Еще бы, после четырех бессонных ночей на наркотиках и не такое может случиться.
Со мной в то время случались странные вещи, и столько, что не пересказать. Но я расскажу тебе парочку таких историй. Помню, однажды от кокаина и бессонницы на меня напала мания преследования. Я ехал в своем «феррари» по Вест-Энд-авеню и проезжал мимо полицейских в патрульной машине. Они меня знали – меня все знали в этом районе – и заговорили со мной. Когда я отъехал от них примерно на два квартала, со мной случился приступ паранойи: я решил, что они сговорились поймать меня и арестовать за наркотики.
Посмотрел в бардачок в двери и увидел белый порошок. Я никогда не выносил кокаин из дома. Была зима, шел снег, и просто немного снега попало внутрь машины. Но я-то этого не понял. Мне показалось, что меня хотят арестовать и для этого подбросили кокаин. Я запаниковал, остановил машину посреди улицы, забежал в какое-то здание на Вест-Энд-авеню, стал искать швейцара, но его там не было. Побежал к лифту, вошел в него, доехал до седьмого этажа и спрятался в комнате, где складывали барахло. Сидел там несколько часов, а мой «феррари» с ключами в дверце красовался на улице. Потом я пришел в чувство. Машина стояла там, где я ее и оставил.
Такой же случай произошел со мной и в другой раз, только в лифте оказалась женщина. Мне
