– Когда-нибудь слышали такое имя, Рейнхард? – спросила она.
Хенсон остановился, пожал плечами и, выпрямившись, ударился головой о кровлю.
– Тьфу ты, черт!
– Поосторожней там, – посоветовала она. – Как насчет Биксби… нет, Бикс Бейдербек?
– Немцы? – спросил Хенсон. – Чьи-то записи, наверное. Вы видели внизу магнитофон?
– Да нет, только радио на кухне и телевизор в гостиной.
– Что ж, придется взять с собой.
Он повернулся к девушке, все еще потирая ушибленный лоб. Затем, неуклюже переступая по узенькой балке, пошел назад из темноты.
– Текс Бенек, – прочитала вслух Эсфирь. – Джимми Лансфорд. Это что за немцы с такими именами, Текс и Джимми?
– А! – сообразил Хенсон. – Это же ребята из «Биг Бенда»! Джанго Рейнхард. Еще мой отец… – Тут он едва не оступился, но, отчаянно взмахнув руками, сумел-таки остаться на ногах.
Затем, дотянувшись до электропроводки, снял с нее висевший зонтик, чтобы с его помощью удерживать равновесие, как акробат на проволоке.
Только девушка хотела заметить, что ему повезло не получить удар током, как Хенсон перепрыгнул на доски настила и приветственно помахал зонтиком.
– Что такое? – тут же сказал он недоуменно и заторопился поближе к свету.
Теперь Эсфирь тоже могла видеть, что его так заинтриговало. Внутри, вокруг стержня была обмотана какая-то коричневая бумага. Хенсон отогнул кусочек и увидел под ним еще какую-то бумагу, на этот раз очень толстую. Хотя нет, это холстина, плотная и жесткая.
– Ага! – воскликнул он и принялся торопливо вытаскивать находку. Мешала зонтичная ручка. Промучившись полминуты, Хенсон наконец отломил ее, а затем вытряхнул рулон на пол.
– Что это? – спросила Эсфирь.
Хенсон упал на колени, с наслаждением подтянул рукава повыше и принялся не спеша разворачивать холст. Глазам предстала характерная масляная поверхность, рыжевато-желтые пряди… Мужской портрет?
Когда рулон оказался развернут полностью, Хенсон плюхнулся задом на пол.
– Чтоб мне провалиться, – тихо сказал он. – Нет, чтоб мне провалиться…
– Картина? – спросила Эсфирь. – Это картина, да?
– Если я не ослеп окончательно, – раздалось в ответ, – это Ван Гог…
Девушка прекрасно разобрала слова, но, убей бог, не могла взять в толк, что бы это значило.
Она еще подыскивала правильный вопрос, который помог бы выяснить смысл происходящего, как внизу раздался сильный хлопок, а вслед за ним ухнул раскатистый гром. Весь чердак словно приподняло дюйма на два и тут же бросило вниз, как самолет в воздушную яму. Из-под ног неожиданно выбило пол. Хенсон опрокинулся на спину и замахал конечностями, напоминая перевернутого жука. Эсфирь же швырнуло ничком, она ловко приземлилась на руки и сразу подумала про рану на голове.
– Что за шутки! – воскликнул Хенсон.
Эсфирь же отлично разобралась в характере взрыва:
– Какой идиот открыл газ?!
Хенсон лихорадочно вскарабкался на ноги и ошарашенно уставился на пол.
– Пошли! – скомандовал он мигом позже. Сбежав по лестнице до половины, он вдруг словно споткнулся. – Картина!
Эсфирь заторопилась назад и схватила холст. В воздухе уже явственно попахивало дымом.
Хенсон осторожно приоткрыл дверь с чердачной лестницы. С первого этажа валили огненные клубы. Опаляя лицо немыслимым жаром, навстречу полицейскому метнулось ревущее пламя, облизывая своим желтым языком коридорные стены. Хенсон едва успел захлопнуть дверь.
Чертыхнувшись, он крикнул:
– Отрезаны! Лестнице каюк!
Долю секунды они смотрели друг на друга. Огонь идет вверх. Он всегда идет вверх.
– Крыша! – выдохнула она. – На крышу есть люк?
– Окно!
Спотыкаясь, они бросились обратно. Из щелей между досками выбивались кудрявые завитки дыма. Хенсон в два прыжка добрался до края настила и, балансируя на манер канатоходца, побежал по балкам до слухового окна.
– Тут решетка! И я не вижу карниза! Может, отвесная стена до самой земли!
– Предпочитаете сгореть?
Хенсон выхватил мобильник и набрал 911, по ходу дела разглядывая крепившие решетку болты.
– Да! – заорал он в трубку. – Пожар! Мы на чердаке!
