– То есть верхний слой просто был попыткой замаскировать оригинал? – спросил Балеара. – Вряд ли вам удастся это подтвердить. Я очень тщательно вел проверку.
– И все же такая вероятность есть, – парировал Креспи. – Скажем, «маскировку» выполнили в сороковых годах. Сейчас она будет выглядеть вполне старой.
– Но отличия все равно останутся, не так ли?
– Давайте, делайте анализ… – проворчал Хенсон.
– А заодно, – подала голос Эсфирь, – проверьте-ка вот это.
И она вручила Креспи кусок туалетной бумаги с чешуйкой краски от автопортрета Турна.
Он развернул бумажку.
– Что это? – спросил эксперт. – Похоже на желтый хром.
– Просто посмотрите, совпадает ли пигмент с вангоговским. Я объясню позже.
Хенсон с интересом взглянул девушке в лицо, однако вопросов задавать не стал.
Креспи пожал плечами.
– Ну, если желаете…
Вестон нагнулся к своему клиенту и что-то прошептал ему на ухо.
– Пуговицы, шмуговицы! – взвизгнул Минский. – Дались вам эти пуговицы! Картина та самая, что висела на стене у моего дяди, и мне плевать, что ей там сверху пририсовали! Я ее видел, и вот она!
– Да-да, картина, безусловно, ваша, – сказал Вестон, успокоительно похлопывая старика по руке. – Она не может быть портретом из «Де Грута». Тот портрет сгорел, о чем мы и слышали с самого начала.
– Я должна напомнить, – сказала доктор Яррера, – что, судя по характеристикам пыльцы, это полотно совершенно явно провело некоторое время в Северной Европе.
– Возможно, по пути в Америку, – вставил Берген.
– Не исключено, – отозвалась она, – но обнаружить эту пыльцу не составило трудностей.
– Вам следует конкретно проверить, нет ли каких-то спор внутри краски, – посоветовал Балеара. – Это может указать, в каком именно регионе краска была еще сырой, не так ли?
– Bene[14], – кивнула Яррера. – Нельзя ли теперь все-таки вернуться к нашему обсуждению?
– Всеми руками за! – тут же подхватил Жолие.
– Она висела на стене у моего дядюшки Федора, – мрачно вставил Минский. – Обсуждайте хоть до посинения.
– И мы бы хотели взять вышепоименованные рисунки под охрану, – присовокупил один из его голландских поверенных.
– Да-да, немедленно! – подтвердил Вестон.
Хенсон заверил их, что не пройдет и часа, как памятную книгу запрут под крепкий замок.
– А сделать фотокопии несложно, – добавил он, – так что все заинтересованные стороны смогут иметь их под рукой.
И здесь Мартин кивком головы пригласил Эсфирь отойти в уголок.
– Думаю, мы доказали, что картина принадлежит Минскому, – сказала девушка, – и я лично рада за старика.
– Может быть, – согласился Хенсон. – Все зависит от того, когда перерисовали руку. Посмотрим, что даст экспертиза. – Он бросил взгляд через плечо, желая удостовериться, что их никто не слышит. – Тебе ничего не приходит в голову?
– В смысле, картину взял Мейербер?
– Да нет же. Турн. Прикинь сама.
До нее вдруг дошло, к чему он ведет, и они покивали друг другу, как пара китайских болванчиков.
– Если Турн настолько хорошо знал портрет из «Де Грута», – медленно сказала она, – то почему он настаивал, что эта картина как раз из музея?
– Вот! – одобрительно поднял палец Хенсон. – Он не из тех, кто всего лишь мельком окидывает взглядом полотна, прогуливаясь по музейным залам. Помнишь, когда он впервые увидел ее в «Палмер- Хаусе»? Он чуть в обморок не упал!
– Словно до той поры был уверен, что она уничтожена.
– Конечно, его реакция могла быть искренней, но зачем тогда утверждать нечто рискованное, когда есть масса шансов, что его уличат в подлоге?
– А мог ли он вообще перерисовать руку? И с какой стати? Чтобы «замаскировать» картину? Да, но что он при этом выигрывает? Если краска с автопортрета Турна совпадет с Ван Гогом Мейера, это может говорить о том, что Турн – мастерский фальсификатор.
– Неважно, – отозвался Хенсон. – Думаю, нам просто надо отыскать этого сукина сына и задать ему пару-другую вопросов, да пожестче.
– Ого, Мартин Хенсон закусил удила!
– Я тебе гарантирую, – заметил он, – ты меня еще плохо знаешь. Вперед!
