– Неужели это похоже на работу шайки вандалов? Верно, Хенсон прав. Вещи разломаны или сорваны с мест, но отнюдь не в вихре слепого буйства. Не пропущено ни одного места, где можно устроить тайник. Подушки вспороты, однако каминные принадлежности оставлены в покое, аккуратно стоят на подставке. А ведь хулиганы с удовольствием взяли бы в руки по кочерге, чтобы хорошенько пройтись по комнате. Вазы разбиты, зато на стенах нет и следа от бессмысленных, случайных ударов.
– Вы полагаете, он нашел то, что хотел?
– А вы разве сомневаетесь? – отозвался Хенсон.
Эсфирь шагнула ближе.
– Может, это вовсе не он. Может, это какая-то банда. Скажем, их привлекла опечатанная дверь.
– Да нет же, это тот самый тип.
– Вы что, его знаете?
– Да как вам сказать… В общем, один здоровенный дядька интересовался вашей операционной.
– Что?! Он меня выслеживал?
Хенсон не отвел взгляда.
– В смысле, чтобы добить? Не исключено. Впрочем, он мог решить, что «она» у вас. Хм-м… Короче, что-то его спугнуло. В крупных больницах, типа той, где вы лежали, неплохо поставлена служба охраны. А то, знаете, есть такие киллеры, без году неделя… Так и норовят просочиться, чтобы устранить свои же «недоделки»… Словом, когда кто-то начинает задавать вопросы о пациентах, дежурный пост тут же берет его на заметку. Они хотели выяснить, что к чему, но он сразу удрал. На видеопленке изображение размыто, однако его приметы и описание есть. Вполне подходит под вашего знакомого.
– Как вы думаете, когда он здесь орудовал?
Хенсон пожал плечами. Эсфирь нагнулась, провела пальцем по днищу перевернутого телефонного столика и продемонстрировала результат.
– Никакой пыли с тех пор, как его опрокинули. Значит, максимум сутки. Вероятно, прошлой ночью.
– Что ж, давайте поглядим, не упустил ли он чего-нибудь.
Она кивнула.
– Что ищем?
– «Ее», – напомнил Хенсон. – «Ее» мы ищем. Как красноречиво выразился штандартенфюрер Шток, «где она?!». Не припомните, они больше ничего не говорили?
– Вы считаете, я над этим не думала? Сутками напролет?
Хенсон только кивнул в ответ. Придерживаясь за поручень лестницы, Эсфирь запрокинула голову и посмотрела на тусклую лампочку в прихожей. «Стариковская экономия, – пришло ей в голову. – Пару центов здесь, пару центов там…» Хенсон мягко коснулся ее руки.
– Может, присядете?
Она отдернула локоть.
– За меня не беспокойтесь. С чего начнем?
– Пойдем снизу вверх. А хотите, наоборот.
Она попробовала было просчитать, при каком варианте ей дольше всего не надо будет появляться в гостиной, но потом все же собралась с духом.
– В первую очередь – самое трудное, – сказала девушка и развернулась лицом к комнате.
Хенсон отдернул шторы. Возле камина – темная, давно подсохшая лужа, откуда тянулся дугообразный след, ведущий к откинутому с пола ковру. Да, она помнила, как поскользнулась в отцовской крови. Девушка отвернулась, и тут ей в глаза бросились бурые брызги на ручке кресла.
Шток сначала прострелил Мейеру колено. Говорят, это самая болезненная рана, которую только может причинить пуля. Возможно, полковник действительно был не прочь превратить старика в инвалида, но, скорее всего, он просто хотел развязать ему язык. И в этот момент ворвалась Эсфирь. Сбив девушку в подпол, Шток выстрелил ей вслед три раза. Первая пуля просто чиркнула по ребру и расплющилась о бетонную стяжку. Вторая пробила левую грудь у основания и вышла, вырвав кусок мяса чуть ниже подмышки. («Можете считать это просто глубоким порезом», – так сказал ей хирург, зашивая зияющую прореху.) Третья же пуля едва не задела легкое, однако развернулась вверх и, не причинив сколько-нибудь серьезных повреждений, засела прямо за ключицей. Врачи выдвинули гипотезу, что пуля, вероятно, столкнулась с пластиковой пряжкой на бретельке лифчика, если эта пряжка вошла в рану так глубоко, что хирурги ее заметили в самый последний момент. Впрочем, после изучения рентгенограмм их больше стала волновать шишка на голове от удара о бетонный пол, нежели огнестрельные раны пациентки. «Стрельба – все равно что риэлторский бизнес, – любил говаривать ее инструктор по огневой подготовке. – Все дело в том, чтобы удачно попасть в правильную точку».
Пока чикагская полиция возилась с решеткой на парадном крыльце, Шток «успокоил» Мейера двумя выстрелами в лицо и бежал через черный ход. Если бы не подростки, игравшие неподалеку в соке и обратившие внимание на пальбу, Шток вполне мог спуститься в подвал, проверить девушку и, выяснив, что она просто потеряла сознание, добить ее. После чего вернуться к Мейеру и под пытками выжать из него сведения про ту самую таинственную вещицу.
Опасливо переступая через засохшие потеки крови, Хенсон проверил все распоротые диванные подушки, он по очереди мял их и прощупывал. Затем, поставив диван обратно на ножки, пошарил во всех его щелях, откуда извлек кусок газеты, начатый кроссворд, кое-какую мелочь и красную расческу с надписью «Пеп Бойс». Эсфирь тем временем крутила в руках керамическую фигурку молочницы, которую, должно быть, смахнули с серванта или кофейного столика. Статуэтка, как выяснилось, потеряла свое голубенькое ведерко. Из пары подсвечников, которыми обычно украшают каминную полку, на месте остался только один. Впрочем, металл на поверку оказался дешевеньким, напоминавшим свинец с каким-то серебристым покрытием. Ничего ценного. В углублении на дне тоже пусто.
