Фельдшер продолжал зашивать рану. Он наложил двадцать девять швов; я думал, этому конца не будет, но Ричард и впрямь перестал чувствовать боль, и тогда мне стало малость полегче, и со швами рана смотрелась куда лучше.
В ту же ночь я повез Ричарда дальше, в Солсбери.
Уже стемнело, когда вечером следующего дня мы с Томпсоном вернулись в Ньямасоту. Подойдя к своим палаткам, я тщетно высматривал Брайтспарка Тафурандику. Несколько раз позвал его, злой как черт от голода и усталости. Наконец сердито извлек из сумки бутылку пива и примостился на складном стуле перед костром. Я почти управился с бутылкой, когда появился Брайтспарк Тафурандика. Он держал под мышкой испуганную курицу.
— Где ты пропадал?
— Я ходил покупать для нас курицу, нкоси, — обиженно ответил он.
— Ты ходил пить пиво, черт бы его побрал!
Брайтспарк Тафурандика продолжал изображать обиду.
— Да я пива этого в рот не беру. Я купил для нас отличную курицу.
Он нечаянно зацепил ногой оттяжку палатки, шлепнулся на четвереньки, и курица бросилась наутек. Хлопая крыльями и кудахтая, она испуганно промчалась через лагерную площадку, обогнула костер, нырнула в траву и благополучно скрылась в ночном мраке. Брайтспарк Тафурандика вскочил и ринулся вдогонку, выкрикивая нехорошие слова. Я и не подозревал, что старый хрыч способен развивать такую прыть. С шумом он исчез в траве, приказывая курице вернуться. С минуту продолжался треск и топот, потом Брайтспарк изменил тактику, попробовал приманить беглянку вкрадчивыми уговорами и клохтаньем. Ничего не добился и вернулся к палатке.
— А теперь согрей мне воду помыться и приготовь еду, — сказал я, перейдя на чилапалапа.
Брайтспарк Тафурандика с досадой вглядывался в темноту, поглотившую вероломную хохлатку.
— Как там молодой европеец? — спросил он недовольным голосом.
— В порядке.
— Доктор наложил ему швы?
— Много швов, — ответил я.
— Э-хе-хе, — Брайтспарк покачал головой. — Верно сказал прорицатель, что он будет ранен.
— Вздор, — возразил я. — Все эти прорицатели — вздор.
Мои слова потрясли Брайтспарка Тафурандику.
— Прорицатели вовсе не вздор! Так же верно, как то, что есть Бог на небесах.
— Бог? — Я пристально поглядел на небо. — Где Бог? Что-то я его не вижу.
— Бог — на луне, — объяснил Брайтспарк Тафурандика.
— На Луне? Но американцы побывали на Луне и не встретили там никакого Бога.
Брайтспарк Тафурандика уставился на меня через костер.
— Вы, в самом деле, — медленно произнес он, — верите в этот вздор?
— Какой вздор?
— Что американцы побывали на Луне.
— Конечно, — сказал я.
Брайтспарк Тафурандика смерил меня недоверчивым взглядом.
— Э-эх! — печально вымолвил он.
— А ты не веришь? — спросил я.
— Верю ли я? Конечно, не верю! Только женщины и мальчишки способны поверить в такое.
— Но ведь есть фотографии, — сказал я. — Снимки.
— Снимки… — протянул Брайтспарк Тафурандика, вдвойне разочарованный: мной и курицей. — Это все выдумано, чтобы досадить русским.
— А русские побывали на Луне? — спросил я.
Брайтспарк посмотрел на меня с досадой.
— Никто не может побывать на луне, нкоси. Потому что это невозможно.
— Вот как? А в прорицателей ты веришь?
Брайтспарк Тафурандика рассердился.
— Что сказал прорицатель про первого европейца, который погиб? Что он сказал про молодого европейца, который пострадал вчера? — Он погрозил мне указательным пальцем. — Вам следует поберечься, нкоси. У вас ведь светлые волосы.
— Ну, не такие уж светлые, — возразил я.
— Очень даже светлые на солнце. А следующим, до кого доберется чипимбири, будет человек со светлыми волосами.
— Ты боишься за свое жалованье? — спросил я.
Я не больно-то верю в прорицателей и колдунов, но Фосбери погиб, а молодой Ричард попал в переплет, и я искренне радовался, что у меня не такие светлые волосы, как у Томпсона, у Куце и у Невина.
Часть четвертая
Глава девятнадцатая
В последних числах августа пришел конец долгой засушливой зиме, и на Руйе у границы Мозамбика стало несравненно жарче, твердая горячая земля стала еще горячее и тверже, сухой буш — еще суше, и скелеты деревьев отбрасывали скупую тень, и прибавилось летучей пыли, и в сухих руслах песок обдавал отраженным солнечным зноем. Через месяц-полтора, когда земля вовсе омертвеет, начнутся большие дожди и придется прекратить операцию «Носорог». В конце августа на Руйе операция была почти завершена. Осталось совсем немного носорогов, мы почти всех вывезли, и в последнюю августовскую неделю следопытам приходилось труднее прежнего. Зная, что их преследуют, носороги все время были настороже, и следопытам приходилось по раскаленным каменистым холмам забираться далеко от лагеря старины Нормана, чтобы обнаружить хоть какой-то след, и, когда являлись туда, зверь успевал уже отойти на изрядное расстояние, и только под вечер мы настигали и обездвиживали его и только после полуночи привозили в Ньямасоту.
В начале последней недели августа на Руйе, по нашим подсчетам, оставалось всего три чипимбири, если верить следам: самка с полувзрослым детенышем и старый самец, который жил отшельником у самой мозамбикской границы, тот самый, которого местные жители считали белым. Мы видели его следы, но не видели самого зверя. Следы были крупные. Нам очень хотелось, чтобы он и впрямь, как говорили африканцы, оказался белым, хотя мы не очень-то в это верили. Никто еще не описывал носорога-альбиноса. Скорее всего, он казался белым из-за оттенка почвы в местах лежки. Мы вышли на следы самки и детеныша, они направлялись к границе, потом к ним прибавился след еще одного взрослого носорога. Целый день шли мы по этим следам, но до ночи так и не увидели зверей.
На другой день, едва рассвело, мы вернулись туда, где накануне прервали поиск, и снова пошли по следу. Уже под вечер увидели всех троих — самку, детеныша и самца, и самец, в самом деле, был белого цвета. Нас разделяло примерно сто двадцать метров, и над травой выступали только спины зверей, однако было очень похоже, что самец и впрямь белый. Возможно, так казалось из-за приставшей к его коже глины, но в таком случае это была какая-то необычная глина. А может быть, нам представилась возможность поймать первого в мире носорога-альбиноса?
Мы притаились и стали наблюдать. Животные держались вместе — либо потому, что у них была пора спаривания, либо потому, что их свел вместе страх перед настойчивыми преследователями. Ветер дул в
