Мы устроились спать с лошадью.
Глава 47
В стойле рядом с лошадью лежало сено, которое многочисленные клещи и блохи посчитали чистым. Я расправил там свою тогу, мысленно извинился перед Фестом, хотя он, вероятно, хорошо посмеялся бы, узнав, где она используется и с какой целью. В менее уважаемой компании я сам мог бы похихикать.
Я расстегнул пояс, отбросил в сторону сандалии, рухнул на сено и смотрел, как Елена Юстина аккуратно ставит мои сандалии рядом с собственной обувью. Она отошла от меня, повернулась спиной, словно отделяясь, и стала в отчаянии вытаскивать из волос шпильки из слоновой кости. Она бросила шпильки в обувь, а распущенные волосы упали ей на спину. Я решил не протягивать руки и не позволять себе дружеских подергиваний. Нужно очень хорошо знать женщину перед тем, как можно себе позволить дернуть ее за волосы.
Она села и обняла руками колени. Без накидки ей очевидно было холодно.
— Ложись — наше причудливое национальное одеяние может служить уютной постелью. Завернись в него и согреешься. Тихо! Кто узнает?
Я притянул ее к себе, прижал к земле одним локтем и быстро обернул длинные полы тоги вокруг нас обоих.
— По моей теории, изобретая этот наряд, отцы-основатели думали как раз о согревании женщин…
Сенаторская дочь оказалась в оборудованном мною коконе, ее голова — под моим подбородком. Она слишком замерзла, чтобы сопротивляться. Один раз она содрогнулась, затем лежала неподвижно, словно доска из забора. Как только Елена Юстина поняла, что сможет сбежать, только приложив немало усилий, она дипломатично заснула. Она на самом деле ненавидит суматоху и суету.
Я лежал без сна. Вероятно, Елена слышала, как скрипят мои мозговые извилины, пока я прокручивал в сознании события вечера. Теперь я устроился в своей любимой позе для размышлений, вернее, понял, что моя любимая поза для размышлений — прижавшись щекой к голове спокойной женщины. Раньше мне не удавалось этого обнаружить. Ливийские танцовщицы слишком много ерзают.
Танцовщицы на самом деле стали для меня испытанием в нескольких планах. Во время охоты на человека обнаженная до талии, паникующая танцовщица может послужить причиной смерти. У них есть свое место, они легко отдаются, хотя с таким же энтузиазмом и берут, как может подтвердить мой банкир. Связь с танцовщицами стоила мне больше, чем потеря лица сегодня. Так или иначе, но мне их хватило. Теперь с ними было покончено.
После того как Елена Юстина заснула, я постепенно расслабился.
Она весила мало, но я едва ли мог забыть, что она там. Она идеально помещалась у меня на руке, а повернув голову, я вдыхал теплый запах ее волос. Красивые, чистые, блестящие волосы противились завивочным щипцам, и вскоре распрямились. Ответственным служанкам это бы не понравилось. Они любят видеть лощеных женщин с локонами. Елена снова душилась малобатром. Эта мерзкая свинья, ее муж, вероятно, подарил ей большой горшок, если, конечно, эта девушка, полная странных сюрпризов, не решила сберечь его дня меня… (Мужчина может позволить себе помечтать.)
Я слишком устал, чтобы многого добиться мыслительным процессом, даже когда мне было так комфортно. Я потерся о приятно пахнущие волосы Елены, готовый заснуть. Вероятно, я вздохнул, так медленно и грустно, как вздыхает мужчина, который не решил стоящую перед ним проблему, несмотря на полчаса размышлений. В момент, когда я отказался от борьбы, казалось совершенно естественным лежать на сене, обняв Елену Юстину. А поскольку к этому времени я устроился весьма близко, а Елена спала, также естественным показалось и нежно поцеловать ее в лоб перед тем, как я сам засну.
Она слегка пошевелилась.
Мне пришло в голову, что она все это время не спала.
— Прости! — Дидий Фалкон был странно смущен. — Я подумал, что ты спишь.
Я шептал, хотя необходимости в этом не было, поскольку проклятая лошадь постоянно перебирала неспокойными ногами и тоже не спала. Вероятно, половина Рима знала, что я сделал. Я услышал шепот Елены, изъяснявшейся в обычной скептической манере.
— А вечерний поцелуй в лоб перед сном — это услуга, которую твои дамы находят в представляемом тобой счете?
— Я включаю все, чего удается добиться, — я пошел на блеф. — Когда мне удается затащить даму в конюшню в саду, ее поцелуй, конечно, является бесплатным.
Сенаторская дочь подняла голову, оперлась на локоть и повернулась. Она располагалась как раз над моим сердцем, которое стучало в сумасшедшем ритме. Я продолжал ее легко обнимать, но попытался вжаться в сено и игнорировать импульсы, посылаемые ее телом, которое прижималось к моему. Игнорировать было трудно. Вероятно, она почувствовала, как напряглась моя грудь. Елена выглядела по- другому с распущенными волосами. Не исключено, что она и была другой. Я не мог знать, натолкнулся ли я на какого-то другого человека или женщину, которой всегда была Елена Юстина. Но я знал, что такой, как сегодня ночью, она мне очень нравится.
— И как часто это случается, Фалкон?
— Не достаточно часто!
Я посмотрел вверх, ожидая суровых слов, но нашел ее лицо неожиданно мягким. Я хитро улыбнулся. Затем, как раз когда улыбка стала сходить с моего лица, Елена Юстина склонилась вперед и поцеловала меня.
Я запустил руку в копну ее волос на тот случай, если она попытается от меня отстраниться, но она не пыталась. Через вечность блаженного неверия, я вспомнил, что нужно снова дышать.
— Прости! — мягко поддразнила она меня.
Ей было точно также не жаль о случившемся, как и мне. Я прижал ее покрепче, чтобы вернуть ее назад, но обнаружил, что она уже там.
До этого я при встречах с женщинами полагался на стратегические кувшины с вином и многочисленные шутки и остроумие, за ними следовал изысканный балет в моей личной постановке. Умелыми, отрепетированными движениями я уводил партнершу со сцены в какую-то удобную кровать. Опыт Дидия Фалкона был менее частым и гораздо менее интересным, чем можно предположить из постоянных намеков, но в мою пользу можно сказать, что я обычно способен найти кровать.
Теперь, не проявляя серьезных намерений, я целовал Елену, как хотел поцеловать уже так давно, что даже не представлял, когда это желание возникло. Она смотрела на меня вполне спокойно, поэтому я продолжал ее целовать, точно так, как мне на самом деле следовало поцеловать ее в Массилии и целовать каждую ночь на протяжении тысячи миль до Массилии. Она отвечала мне, и я понял, что ни один из нас на этот раз не считает это ошибкой. Я остановился.
— Мы смущаем лошадь…
Один из фактов жизни, которые первыми понимает мужчина, состоит в том, что женщине никогда не следует говорить правду. Тем не менее этой я сказал правду. Я всегда это делал и всегда буду.
— Елена Юстина, я покончил с совращением женщин.
Я держала ее лицо двумя ладонями, отведя волосы назад. Она осмотрела меня с серьезным видом.
— Это была клятва богам?
— Нет — обещание самому себе.
На тот случай, если она почувствовала себя оскорбленной, я снова ее поцеловал.
— Почему ты мне это говоришь? — она не спросила, почему я дал это обещание, и это хорошо, потому что я на самом деле не знал.
— Я хочу, чтобы ты в это поверила.
