После этого я в благоговейном трепете почувствовал, как ее сотрясают рыдания. Она выпускала напряжение, которое я вчера ночью, даже в ее объятиях, осознавал лишь частично.
— Марк!
Я заснул, отметя все чувства, после того, как Елена Юстина произнесла мое имя.
Я назвал ее дорогой. Любой уважающий себя информатор знает, что лучше этого не делать. В тот момент, когда слово вырвалось, мы оба были сильно заняты, и я сказал себе, что она, вероятно, не слышала. Но в душе я знал, что надеюсь на другое. Я надеялся, что как раз слышала.
Когда ворота в конце концов отперли, мы прошли мимо зарослей жестких побегов аканта, а садовники в широкополых шляпах на больших тупых головах стояли грязными ногами в росе и смотрели нам вслед, раскрыв рты. Тем не менее я должен сказать, что они не впервые обнаруживали неприглашенных гостей в своих владениях. Перед тем, как проводить Елену домой, я купил ей завтрак, немного горячего. Мы остановились у колбасной лавки. Мне сопутствует удача, вы имеете дело с человеком, который один раз кормил сенаторскую дочь перченой рубленой телячьей котлетой, обернутой лавровым листом. Пусть удача сопутствует моей госпоже — она это съела на улице!
Я свою котлету тоже съел, хотя и осторожно, потому что мама учила меня есть только в доме. Она считает, что на улице есть неприлично.
Рассветало, над Тибром вставало бледное солнце. Мы сидели в испорченных лучших одеждах на причале у реки и смотрели, как лодочники неторопливо разрезают речную гладь. У нас состоялся долгий веселый разговор. Мы обсуждали, является ли мое мнение о садовниках — то, что все они полоумные, — еще одним примером бессмысленной предубежденности… До нас долетали восхитительные запахи сухой рыбы и свежеиспеченного хлеба. Начинался ясный день, хотя в тени у стоящих на берегу домиков все еще было прохладно. Мне казалось, что это начало нечто большего, чем ясного дня.
Мы выглядели как пара грязных сорвиголов. Мне было стыдно провожать Елену домой. Я нашел небольшую частную баню, которая уже открылась. Мы вошли вместе. Больше там никого не было. Я купил фляжку масла по невероятно завышенной цене, затем за неимением раба сам намазал им Елену. Похоже, ей это понравилось. Я знаю, что это понравилось мне. Затем она терла меня специальной позаимствованной щеточкой для растирания тела — и мне это понравилось еще больше. Затем, когда мы сидели, прижавшись друг к другу, в сухой парной, Елена внезапно молча повернулась ко мне. Она крепко прижалась ко мне и спрятала лицо. Мы молчали. Слова были излишни. Никто из нас не мог говорить.
Все было тихо, когда я доставил ее домой. Самым трудным оказалось убедить тупую свинью привратника проснуться и впустить госпожу. Это был тот же самый раб, который вчера вечером отказывался меня узнавать. Теперь он меня запомнит — заходя в дом, сенаторская дочь быстро обернулась и поцеловала меня в щеку.
Я пешком отправился от Капенских ворот назад к Авентину. Я шел, не разбирая дороги. Меня одновременно охватили и измождение, и возбуждение. Я чувствовал, что за одну ночь прожил целую жизнь и стал на целую жизнь старше. Я был ужасно счастлив и милостив ко всему миру. Несмотря на невероятную усталость, у меня на лице от уха до уха светилась улыбка.
Петроний маячил перед прачечной Лении с розовым лицом и влажными волосами человека, который долго потел в прачечной. Я почувствовал сильный прилив нежности, который он не заслужил и никогда бы не понял. Он ткнул меня пальцем в живот, затем внимательно осмотрел. Я почти лишился сил, едва стоял на ногах, поэтому воспринял его тычок, только раз моргнув.
— Марк? — неуверенно спросил он.
— Петроний. Спасибо за помощь.
— Всегда рад. Твоя мать хочет с тобой поговорить насчет этого мешка золота. А это твое, да? — он протянул мне перстень дедушки Скаро.
— Ты нашел этого негодяя Мелития?
— Без проблем. Мы знаем его норы. Я забрал все драгоценности твой клиентки. Сегодня утром я отнес их ей домой. Там мне сказали, что ее нет…
Он неуверенно замолчал.
— Теперь она там. Я сказал ей, что если тебе удастся вернуть ее драгоценности, нужно тебя отблагодарить. Я предложил подарить что-то твоей жене.
Он уставился на меня. Я смотрел на него с искренней теплотой. Какой прекрасный друг!
— Послушай, Фалкон, насчет прошлой ночи…
Я рассмеялся и отмахнулся.
— Судьба! — сказал я.
— Судьба? — взорвался он. — Что это за дерьмо?
Он — простая душа со здоровой философией. У него разрывалось сердце при виде меня в беде. (Он мог определить, что я в беде, по моей смехотворно мягкой улыбке.)
— О, Фалкон, несчастный восторженный дьявол, что же ты наделал?
Вышла Ления. У нее за спиной грохотали тазы, пока она не закрыла задницей дверь. Ления всю жизнь ходит с полными грузной одежды руками, и делает это автоматически. Она открывает двери ногой, а закрывает задницей. Сейчас ее руки были свободны, но наморщенный лоб подсказал мне, что у нее болит голова после слишком большого количества выпитого прошлой ночью вместе со Смарактом. Платье прилипало к ее пышным формам, вечно влажное от пара. По какой-то причине она в последнее время стала набрасывать тонкие шарфики на плечи, чтобы выглядеть более утонченно. Она оценила мое состояние также беспристрастно, как пятно на простыни, затем хмыкнула.
— Размяк, как сдобный кекс. Дурак снова влюбился.
— Это все? — Петроний пытался успокоить себя, хотя, обычно сталкиваясь с одной из моих экстравагантностей, твердый Петроний сомневался. — С Фалконом это случается по три раза в неделю.
Он ошибался. Теперь я это знал. До этого утра я ни разу не влюблялся.
— О, мой друг Петроний, на этот раз все по-другому.
— Цветочек, ты всегда так говоришь! — Петроний грустно покачал головой.
Я перевел взгляд с Петрония на Лению, я слишком устал и был слишком потрясен, чтобы говорить. Затем я отправился на лестницу.
Любовь! Она застала меня врасплох.
Однако я был к ней готов. Я также всегда знал, что ожидать. Какая-то бессердечная девчонка, красивая и холодная как стекло. Никому я не нужен (я намеревался страдать, я же в свободное время писал стихи). С этим справиться можно (я в состоянии написать целые реки стихов). Несколько ярких бусинок из эмали, или целые бусы в подарок, пока не найдется одна, чей суровый отец настоит на браке. После этого я бы погрузился в рутину и скуку как любой законопослушный гражданин, хотя мне было бы удобно жить…
Зная Елену Юстину, я понимал, что удобства не будет никогда. Она относилась к типу людей, которых можно изучать половину жизни и не опасаться, что тебе станет скучно. Если бы у меня был другой статус, я мог бы пожалеть, что у меня нет половины жизни, которую я мог бы на это потратить.
Я не мог себе это позволить. Даже не мог позволить себе ожерелье. Человек с таким состоянием банковского счета, как у меня (обычно в минусе), должен приготовиться к погоне за богатыми вдовушками, причем пожилого возраста, которые будут мне благодарны…
Я поднимался наверх, чувствуя в этом уверенность. Я поднялся до четвертого этажа. Там я изменил свое мнение.
Любовь — это конец. Она совершенная и самовластна. Ужасное облегчение. Я снова спустился вниз и отправился в лавку, где продавали духи.
— Сколько стоит малобатр?
Вероятно, владелец лавки родился с оскорбительной усмешкой на лице. Он назвал мне цену. Я едва ли мог позволить Елене понюхать пробку от флакончика. Бросив гордый взгляд, я заявил ему, что подумаю, потом снова отправился домой.
Ления видела, как я возвращался. Я отстраненно улыбнулся. Это улыбка говорила, что я не стану
