самом деле, и мои тоже! Сенатор, я не могу это обсуждать. — Вопервых, ей было бы неприятно узнать, что мы это делали. — Мы можем сменить тему? Есть коечто еще, над чем нам нужно срочно подумать. Вы упоминали Атия Пертинакса, и он и есть основная проблема. Вы слышали, что сейчас происходит?
Он сделал злое выражение лица; у Камилла Вера не было времени на своего зятя. Это чувство испытывали многие отцы, но здесь он оказался прав: его дочь на самом деле была слишком хороша для мужчины, который действительно достоин презрения.
Камилл Вер знал, что Пертинакс все еще жив; я предупредил его, что беглец мог переместиться в Рим.
— Оглядываясь на прошлое, не слишком мудро было посылать Елену сюда. Но я знаю ваше мнение, сенатор. Пока я не задержу его, вы не могли бы убедиться, что Елена дома в безопасности?
— Конечно. Ну… насколько смогу. Но ее положение должно заставить ее перестать суетиться, — неизбежно напомнил он мне.
Я немного помолчал.
— Она в порядке?
— Никто мне ничего не говорит, — пожаловался ее отец. Когда Камилл Вер говорил о своих женщинах, он всегда принимал подавленную позу, словно у них было традиционное представление о главе семьи, который существовал для того, чтобы оплачивать счета, создавать много шума, которого никто не слышит, — и чтобы его водили за нос. — У нее какойто осунувшийся вид.
— Да, я это заметил.
Мы обменялись напряженными взглядами.
Мы вместе закончили мыться, вышли в раздевалку и оделись. На последней ступеньке гимнастического зала мы пожали друг другу руки. Если отец Елены был таким проницательным, как я подозревал, то по моему лицу он понял, как мне горько.
Он неловко стоял в нерешительности.
— Ты придешь к ней?
— Нет. — Так или иначе, это делало меня подвальной крысой. Мерзкое чувство. — Но скажите ей…
— Фалько?
— Забудьте. Лучше не надо.
Отец его будущего внука должен быть самым счастливым мужчиной в Риме. Сколько готов заплатить жалкий кандидат, кто ясно понимал, что им не является, за то, чтобы признать свое положение?
Надо быть разумным. Никто не надеется, что римская девушка с таким знатным происхождением —
LXXVIII
Было поздно. Скоро стемнеет. У меня были неугомонные ноги мужчины, которому нужно сходить к своей девушке, но который не мог пойти. Очевидной альтернативой показалось завалиться в винный погреб и так напиться, чтобы пришлось беспокоиться только о том, покажет ли мне потом какойнибудь добродушный человек, в какой стороне мой дом, а если покажет, то доплетусь ли я до своей квартиры или упаду пьяным в стельку прямо на дороге.
Вместо этого я пошел во дворец.
Меня заставили подождать. Я так злился на Елену за ее скрытность, что впервые в жизни мне меньше всего нужно было время на раздумья. Я плюхнулся на кушетку, чувствуя себя все более и более опустошенным изза несправедливости, пока сам сомневался, не сбежать ли мне домой и не напиться ли на собственном балконе. В тот момент, когда я решил это сделать, меня пригласили. Я даже не мог выплеснуть свое раздражение, потому что, как только Веспасиан увидел меня, он начал извиняться.
— Прости, Фалько. Государственные дела. — Не сомневаюсь, что он болтал со своей любовницей. — У тебя хмурый вид!
— О, я думаю о женщинах, император.
— Тогда неудивительно! Хочешь вина? — Я так сильно его хотел, что мне показалось безопаснее отказаться.
— Понравилась поездка?
— Ну, у меня все еще морская болезнь, и я все еще не умею плавать…
Император задумчиво посмотрел на меня, словно понял, что я говорил цинично.
Я слишком устал и был не в настроении; я небрежно все ему доложил. Другие, более важные люди, все равно уже рассказали ему большую часть. Я чувствовал, что описывать грустные подробности того, как Ауфидий Крисп бесцельно утонул, это только напрасная трата времени.
— Цензор опубликовал эту новость как «прискорбный несчастный случай на лодке», — злобно проворчал император. — Кто командовал триремой, которой нужно поучиться рулить?
— Претор из Геркуланума, император.
— Он! Он приехал в Рим; я вчера виделся с ним.
— Демонстрировал во дворце свой профиль в надежде на хороший пост за границей! Секст Эмилий Руф Клеменс, — объявил я. — Хорошая старая семья и много посредственной общественной деятельности. Он идиот, но как он может проиграть? Теперь Крисп мертв, и когда дело доходит до наград, я полагаю, этот скорый на руку триерарх опередил меня?
— Стисни зубы, Фалько: я не даю премий, когда тонут сенаторы.
— Конечно, император. Как только корабли столкнулись, я подумал, что меня за это вышвырнут!
— Руф очень мне помог своим советом насчет флотилии, — с самым яростным недовольством выговаривал мне Веспасиан.
— О, и я могу это сделать, Цезарь! Мизенской флотилии нужна тщательная ревизия: больше дисциплины и меньше пьянства!
— Да. У меня сложилось впечатление, что Руф сам мечтает обладать жезлом командующего флотом… — Я был в ярости, пока не встретился с императором взглядом. — В будущем должность префектов мизенской флотилии занято для моих верных друзей. Но я определенно дам этому приятелю шанс испытать себя всеми опасностями командования; он должен быть готов к легиону…
— Что? В видной и неспокойной провинции, где сможет более явно расцвести его некомпетентность?
— Нет, Фалько; нам всем приходится признавать, что карьера общественного деятеля включает и службу в какойнибудь мрачной дыре за границей…
Я начал улыбаться.
— Что вы откопали для Руфа, император?
— Коекакое местечко, почти полностью окруженное сушей; так мы убережем себя от его мореходного мастерства: Норик.
— Норик! — Бывшая провинция Криспа. Там никогда ничего не происходит. — Мне кажется, Крисп бы это одобрил!
— Надеюсь! — улыбнулся Веспасиан с обманчивой мягкостью.
Наш новый император из Флавиев не был мстительным человеком. Но он был привлекателен своим особым чувством юмора.
— Это все, Фалько?
— Все, на что я могу надеяться, — устало произнес я. — Я клянчил у вас вознаграждение за то, что привезу Гордиана, но мы через такое прошли…
— Совсем нет. Я выделил тебе деньги. Тысячи достаточно?
