Он был Высоким Принцем и первым из Воинов, и он их уничтожит за то, что они посмели прикоснуться к ней.
Прибой закипел у прибрежного песка, гребни волн, поднявшиеся до невообразимых высот, казалось, пребывали в поисках своей жертвы. Конлан резко опустил руки вниз, прицеливаясь. Он приказал буйству войн еще подняться, все выше и выше.
Его ярость усилилась, угрожая разрушить его контроль. Красная пелена все больше затуманивала его зрение. Получить возможность ударить в ответ после стольких лет беспомощности.
В его разуме зазвучал насмешливый смех Анубизы.
У него была проклятая проблема.
Потом он почувствовал прикосновение — внутри себя. Прикосновение смелости, неповиновения.
Свет для его тьмы. Сострадание к его безжалостности.
Его взгляд метнулся к съежившейся на песке женщине, она подняла руки, чтобы защититься от нападающих на нее ублюдков. Среди всего этого у нее хватило энергии, чтобы ответить на его безумие.
Ради нее он их размажет. Направит воду, чтобы снять плоть с их костей.
И будет наслаждаться каждой минутой этого процесса.
— Нет! Что ты такое? Остановись! Ты убьешь всех нас! — крикнула она ему, все еще возмущенная, несмотря на страх, который она передавала.
Без причины, без сострадания он снова поднял руки, потом опустил их вниз, приказывая стене воды упасть на берег. Чтобы сокрушить мужчин, которые лежали, истекая кровью и пресмыкаясь.
Он направил волну к берегу.
Ее голос, сорванный, робкий, прозвучал в его голове.
Конлан удивился ее доброте, ее смелости.
Ее свету.
Даже думая, что смерть подбирается к ней, она подумала об этих отбросах, которые пытались напасть на нее.
Он прошел за ее мыслью все дорогу до ее разума.
— Я никогда не причиню тебе боли. Верь мне.
Или он проклятый дурак? Может, она была просто талантливой актрисой. Никто не может быть таким сострадательным и существовать.
Но красная пелена поднялась, отступила. Каким-то образом ее ментальное прикосновение дало ему спокойствие. Мир в какой-то мере. Он был внутри ее разума — она проектировала эмоцию. Не было никакого обмана — никакого зла. Ничего, кроме сострадания, приправленного ужасом. Скорбью.
Конлан сконцентрировал свою власть на воде и мужчинах на ее пути, сказав только одно слово.
— Снижайся.
По идеальной симметрии, вода обрушилась на берег точно по окружности вокруг того места, где она стояла, ни одна капля не упала на нее. Он почувствовал ее шок и удивление от этого зрелища, и почти мог почувствовать ее изумление, когда она коснулась водной стены, окружившей ее.
Она задохнулась — подавилась смешком. Передала свои мысли.
— Все, о чем я могу думать — это переход через Красное море, но вы определенно не Моисей.
Конлан обрушил воду небольшими порциями, удерживая ее в последнюю секунду. Он сдержался.
Ради нее.
Они, вероятно, несколько избиты, но они выживут. Океанская стена придавила их в песок, но оставила достаточно кислорода в их легких, чтобы они выжили.
От этого он вовсе не был счастлив.
Когда волны отступили, оставив мужчин, которые кричали, лепетали и почти обделались со страху, Конлан вышел вперед и снова поднял руки. Волны жадно поднялись, чтобы выполнить его приказание, а прилив кипел от предвкушения еще одного удара.
Ему доставило злобное удовольствие видеть, как они съежились так же, как раньше хотели, чтобы сжалась она.
Да, я могу быть таким ублюдком.
Он заговорил, вложив всю ярость, клокочущую в его теле и рвущуюся на поверхность, мышцы его руки напряглись от силы, с которой он сдерживал стену воды.
— Я приказываю вам убираться и никогда не возвращаться сюда. Вы не станете пытаться причинить вред еще кому-нибудь, или я выслежу вас и отправлю правосудие, от которого спасло вас сегодня только сострадание этой женщины.
Он оглядел их, и неофициально добавил:
— Другими словами, вы будете мертвы, сукины дети. Мы на одной волне?
Они пролепетали обещания сорванными голосами, потом убежали, воняя страхом и злостью, когда он подал им знак убираться. Его взгляд всего минуту следил за ними, потом он повернулся, необъяснимо привлеченный этой женщиной. Она была смелой или желала умереть. В любом случае, она видела, как он управлял океаном, но не побоялась настоять на своем.
Обученные воины съеживались перед ним по меньшему поводу.
Как, черт побери, маленький человечек обладал подобной смелостью?
Его пронзило настойчивое любопытство. Он желал, нет, нуждался в том, чтобы увидеть ее лицо, затемненное волосами и скрытое темнотой. Его ярость была несоразмерной и не имела смысла. Эти отморозки оказались шутами, которых легко было напугать.
Но по какой-то причине он желал срезать плоть с их тел.
Вероятно, если провести под пытками такое долгое время, то превратишься в больного, извращенного ублюдка. Даже если ты так называемый следующий правитель Атлантиды.
Немного логики должно помочь. Используй свое настолько прославленное воинское знание Атлантиды.
Да, логика. Логика требовала, чтобы он изучил собственные реакции.
Логика советовала осторожность.
Она начала потихоньку отдаляться от него.
Проклятая логика.
Он попробовал значимость королевского приказа.
Она мотнула головой, длинные, взъерошенные волосы взметнулись в воздухе, и что-то глубоко внутри него напряглось. Она проигнорировала его ментальную просьбу и его приказ, и продолжала стоять на своем.
— Кто ты, и как ты оказался в моем разуме? Ты также можешь перестать командовать мной, парень. Я знаю приемы самозащиты. Со мной все было бы в порядке.
Ее голос. Он был лиричным, чувственным, его музыкальность наполнила его уши и прошла по телу. Играя с ним, словно изящные пальчики на струнах арфы. Его тело натянулось и напряглось.
Ее тело дрожало от возмущения, но в той эмоции, что она передавала, содержалась правда. Она знала, что они бы ей причинили много ужасной боли.
Эмоция. Каким-то образом он все еще не воспринимал тот неожиданный, беспрецедентный, не-черт-побери-вероятный факт, что она передает эмоции. Она знала, что она была бы серьезно ранена, не будь его здесь. Он, вообще-то, чувствовал это знание, а с ним ее остаточный страх и скорбь.
Она вздохнула, и ее тело опустилось.
— Простите. Мне следовало поблагодарить вас. Кем или чем бы вы ни были, вы спасли меня от этих людей. Спасибо.
Потом она подняла голову и посмотрела на него.
— Вы же не собираетесь пить мою кровь или вырвать мне руки теперь, ведь так? Потому что у меня был отвратительный день, и я не очень-то согласна на это, — сказала она, подозрение звенело в ее голосе.
Он моргнул, ошеломленный ее явной неспособностью вести логическую беседу. Он решил, что попытается говорить простыми предложениями, и вслух. Вероятно, страх превращает человеческих женщин в мямлящим идиоток.
Медленно, осторожно подбирая слова, он попытался объяснить.
— Я не немертвый, я не оборотень, способный превращаться в животное. Я — другой. Со мной ты в абсолютной безопасности, анэша.
Она уперла руки в боки и посмотрела на него.
— Вы продолжаете меня так называть. Что это значит? И что значит «другой»? И почему вы говорите так, словно появились из старой книги сказок?
Пока он думал, как ответить, облака над головой, наконец-то, открыли луну. Сияние лунного света на ее чертах накрыло его волной ощущений, дошедшей до внутренностей. Никто не может быть настолько красивым.
Он едва не рассмеялся. Она говорила о сказках, а выглядела так, словно вышла из одной из них. Ее лицо сияло и являло собой идеальную красоту нереиды. Серебряный свет едва освещал красновато-золотые волны, которые, вероятно, горели, словно огонь в солнечном свете. Ее глаза.
Это невозможно. Не один человек не имеет подобных глаз.
— Они цвета лазури, — сказал он вслух, не думая, — твои глаза.
Лазурный. Цвет королевского дома Атлантиды
Его цвет.
— Они… у моей матери был такой же оттенок яркого, небесно-голубого цвета, — прошептала она, потянувшись одной рукой, чтобы потрогать свое лицо.
Конлан задохнулся, чувствуя ее боль. Что-то насчет ее матери…
— Ее нет, — прошептал он. Каким-то образом, он это знал. Чувствовал. Он не мог понять свой порыв, как будто его охватило магическое притяжение
